Армия для империи. Дмитрий Милютин

подчиненный самый беспокойный. В Польше поссорился он сперва с Веймарном, а потом, когда на смену последнего прибыл Бибиков, рассорился и с ним, несмотря на прежние дружеские к нему отношения. В Турции Суворов роптал на Салтыкова, поссорился с Каменским и восстановил против себя Румянцева. Но все эти размолвки не могли быть для него столь опасны, как гнев могущественного и надменного Потемкина. Когда «великолепный князь Тавриды», одолев наконец сопротивление Очакова, прибыл в Петербург торжествовать победу, когда все преклонялось раболепно пред временщиком, осыпанным несметными щедротами монархини, – Суворов казался забытым навсегда. Враги и завистники обрадовались уже его падению. Но Суворов по-прежнему стоял высоко в мнении императрицы и нашел поддержку в графе Платоне Зубове, который в то время только что начинал возвышаться. Сама государыня, ценя высокие достоинства Суворова, постоянно, покровительствовала ему и защищала против всех враждебных на него наветов. Потемкин, со своей стороны, упоенный почестями и торжествами, охотно забыл свой гнев на генерала, в котором мог иметь полезное для своей славы орудие. И вот Суворов вызван в Петербург и снова отправлен в действующую армию.

      В 1789 году Потемкин, приняв общее начальство над обеими армиями в Турции, поручил Суворову отдельный корпус, расположенный в Молдавии, у Бырлата, для связи с австрийским корпусом принца Кобургского, расположенным также в Молдавии у Аджуда. В течение этой кампаний Суворову пришлось два раза выручать австрийцев: внезапно являлся он на помощь союзникам, и вместе с ними поражал на голову многочисленные толпы турок, сперва при Фокшанах, а потом на Рымнике. Оба раза Суворов поступил с обычной своей оригинальностью: перед сражением при Фокшанах никак не хотел он иметь свидания с принцем Кобургским, вероятно для того, чтобы избежать всяких с ним прений и несогласий; оба союзные войска соединились почти на самом поле сражения и двинулись общим боевым порядком на неприятеля. Только по окончании боя увиделись оба военачальника: они бросились друг другу в объятия, поздравляя взаимно с победой. Сражение на Рымнике также начато было без общего предварительного соглашения и вторично одержана была полная победа. Необыкновенная быстрота, с которой Суворов прилетал на помощь союзникам, самоуверенность, с которой шел он атаковать неприятеля, несравненно превосходная в силах, верный расчет и твердость в бою внушили принцу Кобургскому высокое уважение к русскому генералу, которого называл он своим спасителем и наставником. Суворов со своей стороны выхвалял мужество принца и храбрость австрийских войск. С этого времени Суворов и принц Кобургский были связаны узами самой искренней дружбы, и когда в следующем году пришлось им расставаться (по случаю примирения Австрии с Турцией), то принц простился с союзником своим самым трогательным письмом. Имя Суворова сделалось знаменитым в Австрии; император Иосиф возвел его в графы Римской Империи. Императрица Екатерина осыпала его