Записки Ивана Степановича Жиркевича. 1789–1848. И. С. Жиркевич

une horreur! mais qu’est ce qu’on veut donc?[284] (Это гадость! Чего же хотят?), – но скоро все смолкло. Тогда над наполеоновой ложей кто-то из высшего над нею этажа спустил белое полотно и покрыл императорского орла. Мне показалось в эту минуту, что все как будто с умыслом приутихло, и весталка стала продолжать свою роль с каким-то уже принужденным напряжением. Конец 1-го и весь 2-й акт прошел без дальнейших приключений, но когда занавес окончательно опустился, из той ложи, из которой прежде был опущен покров для орла, показался мужчина во фраке, сдернул покрывало, стал рвать с места орла и потом, разломав его, в кусках бросил на авансцену. Публика уже расходилась, так что демонстрация эта не обратила на себя особенного внимания. Часы показывали четверть второго.[285]

      В театре мы все как-то разместились врознь. Я приехал, как и другие, в город верхом и в одном сюртуке, не озаботясь приискать себе заблаговременно квартиру и теперь, выйдя из театра, один, не зная города, я решительно не знал, где провести ночь. К великой моей радости вспомнил, что полковник Голубцев[286] и Лодыгин говорили, что они нашли себе приют в de la Victoire, Hôtel Mirabeau, а потому я к первому попавшемуся мне под руку лицу обратился с вопросом, где эта улица, как туда пройти, и, к счастью моему, напал на такого, который сам шел в ту сторону. Пройдя всю улицу Ришелье, дружески разговаривая с моим незнакомым спутником, я увидел перед собою вывеску «Hôtel Mirabeau»; поблагодарив его за любезность, мы расстались, и я, позвонив в колокол и узнав от «porteer» (привратника), что тут стоят два русских полковника, приказал отвести себе нумер; зайдя предварительно на минутку к товарищам, вернулся к себе, и, несмотря на усталость, на удобство моего помещения, я долго не мог заснуть, такое сильное впечатление произвело на меня все, что я видел и в чем участвовал за эти два дня в Париже.

      На другой день, проснувшись довольно рано, я прежде всего озаботился обмундироваться в гражданскую одежду, и мы вместе с Лодыгиным отправились в Пале-Рояль и там заказали себе полную пару и купили сапоги. Но в то время, когда Лодыгин стал рассчитываться за взятые им сапоги, вынимая кошелек, он рассыпал на пол червонцы. Хозяин и прислуга бросились подбирать, и первый с большой заботливостью спрашивал:

      – Вполне ли собрана монета? – Лодыгин, сосчитав, отвечал:

      – Кажется, все поднято, – а по-русски сказал мне, что он решительно не знает, все ли поднято, так как за эти два дня он не считал, что у него было в кошельке, и только все расходовал! Прошло после того несколько дней, я, гуляя с Лодыгиным по Пале-Роялю, заметил какого-то незнакомого человека, который, несколько раз забегая вперед нас, пристально глядел нам в лицо. Не обратив первоначально особого на это внимания, мы продолжали свою прогулку, но когда сделалась видима настойчивость этого господина в преследовании нас и подозревая со стороны его умысел придраться к нам как к офицерам неприятельских войск, что случалось нередко со стороны французских офицеров, то мы и обратились к нему довольно сурово с вопросом, чего ему от нас угодно. Господин с необыкновенной вежливостью просил извинения, что остановил нас, но, имея нечто сказать нам, желает

284

Многие Французы положительно заключали, что государь наш настоятельно желал возвращения Бурбонов из того, что русская армия, при вступлении своем в Париж, имела на левой руке, выше локтя, белую пере вязку. Это было сделано после Лейпцигского сражения, с той целью, что шведская армия, имевшая синие мундиры, ошибочно не могла бы быть принята за французское войско. А как вообще шведы носят перевязку на руке, то – государь, желая этим польстить шведам и сблизить различие форм, приказал в нашей армии иметь тоже перевязку; но, по занятие Парижа, этот знак был немедленно отменен. В кокарде нашей последовало тоже изменение, ибо прежде она была черная с оранжевым, а тут присоединен, цвет белый, отчего наша кокарда, по оранжевому цвету, сделалась сходной с австрийской, а по цвету черному с белым – с прусской. Символ союза.

285

Государи уехали из театра между 1-м и 2-м актом, выйдя незаметно для публики из ложи. – И. Ж.

286

Голубцов Евграф Никифорович (1777–1835), статский советник (1826), чиновник особых поручений при министерстве финансов (1834). В 1814 г. – полковник Лейб-гвардии Артиллерийской бригады, уволен от службы за болезнью в 1816 г.