Сквозь окно моего подъезда. Алекс Мельцер

где…

      Она стояла до того напряженная, что даже кивок ее вышел резкий, солдатский, рваный. Я осторожно погладил ее по плечу, и Лера вздрогнула от моего прикосновения. От нее пахло сигаретами и гелем для душа с черной смородиной. Кудрявые волосы топорщились из-под вязаной черной шапки. На длинных ресницах от холода виднелся иней, и он так гармонично контрастировал с ее антрацитовыми глазами.

      Я взял ее за холодную ладошку, и Лера сжала мои пальцы.

      – Вчера ты говорила, что у тебя с ним любовь.

      – Это было вчера, – сухо обрубила она. И по ее тону я понял, что продолжать разговор ей не хотелось.

      Мы пошли по тротуару. Я крепко держал ее за руку. И пусть я был всего лишь поводом избавиться от надоедливого ухажера – чувство счастья не проходило. Оно томилось внутри, скручиваясь, правда, змеиным клубком. Лера затягивалась сигаретой, и дым валил во все стороны. Я тоже закурил. Стащенный у деда дешевый LM почти закончился, а где взять новые сигареты – я пока не знал. Только если на антресоли не появился купленный на десять пачек блок.

      В свете дня наши дома тоже казались одинаковыми, только Лерин был чуть повыше. Я подвел ее к подъезду. Машины отца-цербера на парковке у дома не стояло, поэтому я без опаски чмокнул ее в щеку.

      – Увидимся, – бросила она, потрепав меня по волосам. Я был без шапки, и на моих кудрявых черных волосах уже оседали снежинки.

      – Пока, – еле слышно выдавил я. Гадливое ощущение осталось внутри – будто не в душу, в сердце плюнули.

      Подъездная дверь за ней захлопнулась, а я так и замер на тротуарной дорожке. Валюха уже наверняка был дома: уроки должны были закончиться еще час назад. Теперь с чистой совестью можно было пойти домой. Деда с бабуленцией еще точно нет: они впахивали на автомойке часов до семи, если дед не пил. А если бухал, то работала одна бабуленция, и я никогда не понимал, как ей удавалось держать под контролем трех мойщиков машин.

      Я мечтал развалиться на кровати, налить горячий чай и, наконец, согреться. Я продрог до внутренностей, до спинного мозга, и хотел поскорее юркнуть в теплый подъезд. Пару домов я обошел быстро, а потом сорвался на бег. Только это не грело. Прямо на бегу я дрожащими пальцами искал в рюкзаке ключи от дома. Хотелось нырнуть в кипяточную ванную, но мы экономили на коммуналке, поэтому я мог разве что закутаться в ватное одеяло.

      Взлетев по ступенькам, я сходу запихнул ключ в замочную скважину и с усилием провернул его влево. Он, поскрипывая, начал открываться. Так нехотя, будто не желал впускать меня в дом.

      – Вадя, – раздался позади меня смутно знакомый голос. Голос, всплывший из детских грез.

      Я медленно обернулся. Он сидел на лестнице, а рядом стоял огромный походный рюкзак, едва ли не возвышавшийся над ним. Я почувствовал, как у меня задрожали губы, и тут же поджал их.

      – Ты как здесь? – с трудом выдавил я, отступив на шаг и уперевшись спиной в дверь.

      – Вернулся, – негромко ответил папа, поднявшись с лестницы. – Можно зайти?

      – Это твой дом, – я отошел от