Моя любовь. Роман без тональности. Семён Юлиан

крещенской водой от экземы вылечила за раз. Потом ждала, пока я выяснял по телефону точный адрес. Потом вежливо попрощалась, пожелала мне всего хорошего и скромно ушла. У нас на Грацио такого нет, не то что уступят место, ещё и отпихнут. В общем, пока – Ибица мне нравится. Всё в снегу, белое, искрится, пройти нельзя, протоптаны узкие дорожки, я встречаюсь с прохожими, и они уступают мне путь. И все поглядывают исподтишка: я в белой куртке, а они все ходят в чёрном или сером. Видимо, чтобы быть незаметней, когда снег сойдёт. А бизнесмены!.. Хотел лампу купить по объявлению. Звоню. «Давайте завтра», – говорит. Звоню завтра. «А вы кому-нибудь другому позвоните, там есть ещё объявления о продаже». Тебе что, деньги не нужны? Девчонка в магазине, продавщица, смотрит так искренне, я объясняю, что мне надо и почему, она понимающе улыбается и чуть ли не подмигивает одобрительно. Да подмигнула реально, не игриво, конечно, а просто одобрительно. Даже прикольно, когда же и как мне кто-то нахамит?

      Короче, давай, иди, иди. Потом расскажу, как здесь. Я только приехал в Ибицу, ещё не разобрался, что к чему.

      – Э, погоди. Ты Гелю уже трахнул, а?

      – Блин, кретин!..

      …

      Вот зачем Онегин убил Ленского? А Ленский зачем хотел убить Онегина? Им что, обоим легче стало? Это так просто не лечится. Убил-то убил, но Ольгино отношение к себе не поменял. Ну если она дала повод ревновать. Джигит убил, убил. А они в Ибицу перебрались. Он, она и двое детей. Большой человек в горах был. Да там, конечно, город большой, в горах. Но джигиты всех убивали. Один говорит: «Дом сожгли, отец взял автомат, пошёл воевать. В Ибице не только снега много. Задул, загудел самун – ветер с Арктики – холодный, колючий. Если кто не привычный, с ног сбивает. А если только что приезжий, то и унести может, ветер. Порфирий – это он, глава семейства, что с гор от джигитов сбежали. Она – Татьяна Николаевна, тогда ещё Таня, молодая тогда ещё была. Пошли в город Ибица, ребёнка в школу повели, потом сразу куда на работу устраиваться идти собирались. А тут самун. Закрутил, ну и ребёнка-то, ребятёнка-то подняло. Да так вЫсоко, вЫсоко, и крутит, крутит. Таня с непривычки кричит, аж визжит, Порфирий побагровел, какой-то порфирный стал. Держатся оба за руки, а за ребятёнком-то и не углядели. Тот кричит, верещит: «Ма-ма, ма-ма, я боюсь!» Она ему: «Не бойся, сынок, сейчас сядешь. Сейчас папа тебя поймает!» А Порфирий кричит: «Не могу, как я его поймаю?! Сядет, сядет сам!». Хорошо, самум понёс народ в сторону школы, да так во дворе школы всех и посадил, и ребятёнка-то туда же. Хорошо так. Смеялись потом долго. Ну ребятёнок-то в класс-то и пошёл. Така Ибица. Народ хороший.

      – Онучи снимай, оглоед! – баба Нюра-вахтёрша в гардеробе строгая, сердитая.

      Мальчик снял валенки, тринадцать лет парню, а вымахал на все пятнадцать. Классная стоит, в упор смотрит строго через очки.

      – Как зовут? Откуда приехал?

      – Таня… Николаевна… Порфирий… – растерялся мальчик.

      – Иди в класс!

      Сердитая классная.

      Сорок человек по партам, дышать трудно, спёртый воздух. Классная сразу окно открыла – посвежело. Вообще-то в Ибице воздух