Дочь вампира. Михаил Ладыгин

переночевав в лендровере, который остановил в сорока километрах от села. В воздухе ещё ощущалась ночная сырость, под ногами стелился лёгкий туман от распаренной восходящим солнцем земли. Не желая раньше времени привлекать к себе внимание, я сделал небольшой крюк по бездорожью, вырулив прямо к стоявшей на окраине села скромной церквушке, по одну сторону от которой уходили к горизонту кресты сельского кладбища, а по другую сторону стояла скромная деревенская изба, в коей недавно разыгралась трагедия отца Никодима.

      Постояв у двери и поглазев на запылённые окна, я достал ключ, которым отомкнул большой висячий замок. Дверь распахнулась с ужасающим скрипом, выражая явный протест по поводу длительного отсутствия постояльцев, способных смазать её заржавевшие петли.

      Право первым исследовать жилище сельских священников я предоставил сэру Галахаду, который, на миг застыв на пороге с поднятой лапой, затем бесшумно скользнул в прохладный полумрак сеней. Тем временем Корвин примостился на ветке росшей у крыльца берёзы и неодобрительно хрюкнул. Лишь Патрик покорно продолжал охранять покинутый остальными автомобиль, позволив себе лишь высунуть морду в открытое окно.

      Я внимательно прислушивался, пытаясь определить, что же происходит в доме. Но ни единого звука не доносилось из полуоткрытой двери. Наконец, придя к выводу, что разведка не обнаружила ничего опасного, я переступил порог, следуя за своим котом.

      Сени оказались пустыми. Лишь лавка с вёдрами да покрытый выцветшей клеёнкой стол с глиняной крынкой напоминали о том, что здесь когда-то жили люди. Дверь в комнату была приоткрыта. Это сразу же объяснило мне отсутствие каких-либо сигналов со стороны сэра Галахада, в настоящее время наверняка занимавшегося исследованием жилых помещений внутри дома.

      Я распахнул дверь, и прямо передо мной предстала во всей красе огромная русская печь, чисто выбеленная известкой. Я находился в типичной деревенской горнице с некрашеными, но чисто выскобленными полами, с простой деревенской мебелью: столом, несколькими табуретками и пузатым большим шкафом. Лишь обилие икон в Красном куте, да специфический запах воска с ладаном указывали на то, что здесь жили глубоко верующие люди.

      Первым делом я долил масла, чтобы затеплить лампаду перед иконой Богоматери. Затем ещё раз огляделся. На столе лежала скатерть, на окнах висели занавески, лишь цветы в горшках безнадёжно высохли, и на всём лежал слой пыли. Справа я увидел ещё одну дверь. За ней находился «кабинет» отца Никодима. Здесь стоял письменный стол со старинным бронзовым прибором, медным распятием и двумя подсвечниками. В книжном шкафу аккуратно разместились книги, а в сундуке, очевидно, помещалось облачение батюшки. В углу висела икона святого Никодима, а на подоконнике сидел сэр Галахад, принюхивающийся к оставленной эмалированной кружке.

      Увидев меня, он немедленно спрыгнул на пол и подвёл к закрытой двери, за которой скрывалось