Горный весенний ветер. Вика Маликова

перелеском, а с другой – цепочкой гор. Позади домов шуршали наделы бамбука. Там-то Каори и спряталась. Вскоре она заметила, как из ближайшего двора вышли двое: старик в красных шароварах и куртке и юноша в коротком кимоно с соломенной корзиной. Каори решила попытать счастья в этом жилище. Сгорбившись, выскользнула из частокола длинных бамбуковых стволов и прижалась к глиняной стене. Прислушалась. Тишина. Тогда, обогнув здание, она отворила дверь и вошла внутрь.

      После яркого солнечного света глаза с трудом привыкали к полутёмной комнате. Пахло рыбьими кишками и горелым деревом. Босые ступни чувствовали утоптанный земляной пол. Очертания предметов постепенно прорисовывались. Вон в углу аккуратно сложенные корыта, инвентарь для работы в поле и огромный бамбуковый ящик. Слева от входа возвышался деревянный настил с углублением для очага. Туда Каори и направилась. Среди кочерёг и железных щипцов под чистым отрезом ткани стояла посуда с остатками еды: бобы, жареная мелкая рыбёшка и кувшин с фруктовым отваром. Каори, стараясь не шуметь, бережно завернула снедь в тряпицу и собралась уже уходить, но в дверь постучали. Она замерла. Сердце ухнуло, в животе заворочался ледяной ком. Не успела.

      – Чиэ́ко, ты тут? – Зычный женский голос проник через тонкие стены и схватил Каори за горло, перекрыв дыхание.

      Быть может, обойдётся, гостья потопчется на пороге и уйдёт. Однако из другой половины дома донеслось: «Иду, иду!»

      Каори попала в ловушку. Нужно спрятаться. Прижимая к груди узел с едой, она спрыгнула с настила и ринулась к ящику. Откинула крышку – пусто. Но резкая вонь так сильно ударила в нос, что Каори покачнулась.

      Что там на дне? Сгнившие рыбьи кишки?

      Превозмогая рвоту, она заползла внутрь. Темно, как в погребе, но слух обострился. Шаркающие шаги, скрип двери и уставший больной голос:

      – Эцу́ко, это ты?

      – Я. Чиэко, вот что я хочу тебе сказать… Ах, что с тобой? Очаг не горит. Опять заболела, бедняжка.

      – Так и есть. Голова тяжёлая, как чурбан. Мои ушли на огород, а я вот никак не могу собраться с силами, чтобы по дому хлопотать. Ты уж прости, Эцуко, за моё «гостеприимство».

      – Что ты несёшь? За что прощения просишь? Ну-ка присядь, Чиэко. Давай, давай! Я сейчас быстро огонь разведу.

      Каори сглотнула комок плотной слюны.

      Вот так попала! Как же выбраться наружу?

      Тем временем бойкая Эцуко загрохотала дровами, задребезжала кочергой. При этом она беспрерывно болтала, обращаясь к невидимой для Каори собеседнице.

      – Я чего пришла-то. Ты знала, что твой сын вчера вечером наведался в перелесок? Нет? Так я тебе расскажу. Видели, как он выходил из этого проклятого места с толстопузым Ку́ма.

      Чиэко ахнула. Затрещали дрова, и через узкие отверстия в ящик проник свет. Каори лежала на боку, поджав под себя ноги и ощущая нарастающую боль в мышцах. Под щекой омерзительно чавкали кишки.

      – Слушай, Чиэко, не зря рыбаки обходят стороной перелесок. Это обиталище демонов и всякой дурной нечисти. Неужто им под землёй, в Стране Жёлтых Вод,