Синеглазка, или Не будите спящего медведя!. Анна Кувайкова

кроватями, небольшим проходом между ними, ведущем к окну и старым комодом за одной кроватью и письменным столом за другой.

      Небогато, конечно, и место мало, но зато здесь чисто, почти тихо и не пахнет табаком. Я жила здесь с бабушкой и, признаться честно, это были далеко не самые лучшие времена.

      Она бродила ночами, могла в три часа греметь посудой на кухне, не позволяла выключить лампу, стоящую на комоде у меня в изголовье и постоянно ворчала. А еще готовила ужасную еду, пытаясь сэкономить каждую копейку, бережно хранила все старые вещи и была, можно сказать, педантом. Папины вещи в шкафу в коридоре были разложены по цветам, носки были свернуты по образцу, про остальное и говорить нечего.

      И все равно, не смотря на это, бабушка поощряла отцовские пьянки. Ворчала, конечно, но мешать ему не смела.

      Не могу сказать, что я ее любила. Да, может это и бессердечно с моей стороны и жестоко, но первым, что я почувствовала, узнав о ее смерти после долгих месяцев разных болячек, было облегчение, а не скорбь…

      От размышлений оторвало короткое пиликанье и вибрация в кармане телефона.

      Достав обычную раскладушку из кармана, я открыла новое сообщение, прочитала строчку… И телефон выпал из ослабевших пальцев.

      Прижимая тыльную сторону ладони ко рту, пытаясь сдержать рвущийся наружу всхлип, медленно осела на пол, желая только одно – стереть из памяти то, что только что прочитала.

      – Ариш, – в дверь неожиданно постучал отец. – Ты там?

      – Да, пап! – откликнулась, торопливо вытирая сбежавшие по щекам слезы и, подхватив телефон, поднялась. Глубоко вздохнув, пытаясь взять себя в руки, и открыла дверь, впуская родителя. – Что-то случилось?

      – Риш, денюжка есть? – неловко помялся папа, проведя рукой по сальным, темным, некогда роскошным волосам. Они были единственным, что я от него унаследовала. – Ты вроде расчет должна была получить…

      – Нет, еще не дали, – привычно соврала я, пытаясь улыбнуться.

      – Ну, соточка? Соточка хотя бы?

      – Соточка есть, – вздохнула я. И сама предложила. – Сходить?

      – Риша, ты у меня самая лучшая, – обнял меня отец, вдруг сильно прижимая меня к своей груди, привычно пахнущей сигаретным дымом, потом и машинным маслом. Уткнувшись в болотного цвета кофту, я расклеилась, обнимая родителя за талию… На миг захотелось, как в детстве разреветься, все рассказать, и попросить наказать гадких мальчишек, дергающих меня за косички. Да только в детстве меня всегда защищал Шут, а от тех, кто обижал меня сейчас, не способен был оградить уже никто. Над ухом досадливо хмыкнули. – Я плохой отец, да?

      – Пап, ты лучший, – отстранившись, улыбнулась я, уже ни капли не привирая. Да, он не идеал. Да, в чем-то он ужасен. Да, я не могу на него положиться и всё-таки… Он мой папа. А потому он и, правда, самый лучший.

      – Врешь ты все, Ришка, – меня легонько щелкнули по кончику носа. – А хочешь, я сейчас всех разгоню?

      – Разгони, – хмыкнула я, понимая, что последует за этим. Естественно, вечное и незыблемое:

      – Сейчас чуток посидим