Мир за кромкой. Евгения Мулева

ореховая скорлупка. Мышь моя синеглазая, тоже говорила, ну обожди чуть-чуть там совсем мрак. Со мной он не поехал. Может и к лучшему.

      Папа встретил меня на вокзале и повёл через пургу к усадьбе. Я приехала ночью, домашние уже спали. Папа сам пошёл на кухню и поманил меня за собой. Сказал, что согреет мне чай, что после такого нужно много чая и мёд.

      – Асенька! – он поцеловал меня в макушку. – Асенька.

      Я замираю. Я ничего не смогу сказать. Я за спиной снимаю перстень и прячу его в карман. Папа не видит. Папа смотрит на меня и только.

      – Пап, – прошу, – приезжай ко мне. Мама не приедет, а ты приезжай.

      – Не могу, мой хороший. Как я маму оставлю? В городе кирийцы, а наши медлят.

      – Я слышала, к вам перебросят двадцатый.

      – Скорей бы. А Тера где, не знаешь?

      – Где-то, – вздыхаю.

      – Гвардеец наш.

      – Она в разведку пошла.

      Ну вот лишнего сказала. Тера же просила не говорить, боялась, что наши против будут. А как тут против? Тут все только за. Да, пап? Папа смотрит восхищенно. Такую дочь он всегда хотел, такую.

      – Пап, мне нужно сказать тебе кое-что важное… – В голове почему-то ни кольцо и предложение брака, а жесткая кровать и моё задранное платье, и просить хочется ни благословения, а защиты. Ничего я тогда не сказала, пошла спать. На утро тоже не сказала. Просидела полдня в обнимку с мамой, всю обратную дорогу проплакала.

      Тера бы не плакала. Тера сильная.

      ***

      Рей целует меня в уголок рта.

      Как она научилась не плакать? Тера маленькая, похожая на тонкий вишнёвый саженец, что зацветает на первую же весну. Ниже меня, младше меня, хрупче меня, а гвардеец. И снова вспоминаются гнусные перья, и гадкое, гадкое вспоминается. Она совсем другой человек, не та девочка, с которой я выросла. Цветная гвардия расплавила и сковала её заново.

      – О чём думаешь? – Рей смотрит не на меня, а куда-то в потолок. На потолке кривятся пятна света. Он встаёт первый, выдёргивает из шкафа штаны и рубаху. – Всё о подружке своей? Брось, Астрис! Что о ней думать? Обычная шлюшка.

      – Рей! – вздрагиваю. Натягиваю простыню повыше. Он смотрит на голую меня, так злобно и жадно смотрит. Но страшно не это, страшно, что после его слов, злых не имеющих ничего общего с правдой, мне становиться легче, будто только что выкричал всю мою обиду, всю мою злость за меня. – Зачем ты так? – говорю по инерции.

      Да затем, чтобы мне было легче.

      – Чтобы не загонялась из-за всяких ворон. Ты прекрасна, Астрис Пилим, а она непонятно кто. Без рода, без имени.

      – Я теперь тоже, если ты не забыл, без рода и без документов, – последнее неудобно вдвойне.

      – Ты ещё можешь вернуть наследство.

      – Ну нет.

      – Да. Можешь.

      – Всё сгорело, Рей.

      – Деньги в банке не горят.

      – Меня поймают. Я не хочу светить именем. Не хочу, чтобы княжьи люди нашли меня. Хватит военщины.

      – Можно подать запрос из другой страны. Если