Басни. Книга II. Жан-Жак Буазар

– «Кроты» (Les Taupes, II; XXV) и «Апельсиновое древо» (L'oranger, II; IX); в принципе, басни можно было бы воспринять в качестве хулы буржуа, будущих хозяев жизни, подобных недорослям, приводящим в ужас консервативного обывателя своим непонятным поведением и нежеланием следовать общепринятым правилам. Однако, скорее всего, жало сатиры направлено на поколение высокородных отпрысков, выросшее в период разложения старого строя и паралича власти, когда одни вожди пытаются сохранить status quo[5], лишь бы не стало хуже, а другие – просто обогатиться. Социальные лифты застыли, пылятся и ржавеют, а верхи диктуют повестку, не обращая внимания на потребности низов, ибо антагонизм классовых интересов напряжён так сильно, что песчинки достаточно, чтобы сломать хребет семиглавому и десятирогому верблюду обветшавшего государственного устройства. И каков стимул для молодёжи развиваться и идти к свету в данной парадигме? Нет, единственная мотивация – лепить мягкий мирок на привычных телу костях и грести под себя (папенька же так делает!). Или пытаться снести старый мир и построить новый. Или прожить в оцепенении, опассивившись до состояния хикикомори[6] (в басне «Кроты» выпукло явлены подобные персонажи), так и не поняв жизни, под жужжание предков, что «я-де в твои годы». О подобном примерно в то же время писал и Фонвизин, позже своих скучающих кротов описали и Пушкин, и Лермонтов, а грибоедовский Чацкий, человек недюжинного ума, прослыл дурачком на званом вечере у Фамусова, где мнение княгини Марьи Алексеевны куда важнее реальных дел в стране. Конечно же, как постоянный стресс рано или поздно приводит к поломке всех систем в организме, так и постоянное ощущение царапающей несправедливости мира и ненужности чуткой души приводит к декадентским идеям и ощущению неминуемого – а может быть, и необходимого! – конца. В связи с этим следующий пункт классификации:

      3.5.2. Басни о декадансе; пример – «Цикада и муравей» (La Cigale et la Fourmi, II; X); здесь я настоятельно рекомендую обратиться к первоисточнику, с которым полемизирует произведение – к одноимённой басне Лафонтена, но ни в коем случае не к переводу Ивана Андреевича Крылова, ибо в неточности как раз и кроется дьявол: если у Крылова муравей – мирный труженик, то у Лафонтена – банкир-ростовщик, эдакий кулак-мироед, который мало того, что даст зерна только под грабительский процент, так ещё и унизит, и поизмывается перед этим вволю. И в таком свете басня превращается в противостояние новых хозяев жизни – капиталистов и старых беднеющих феодалов, которые, аки птицы, ни сеют, ни жнут, но надеются на Царство Небесное. С другой стороны, нельзя отрицать предчувствие неминуемого конца у людей искусства в преддверии революции (а Буазар, несмотря на эдакий политически-строевой морализм, – всё-таки человек искусства), которое и поэтов Серебряного века побуждало бешено метаться между ладаном и кокаином, тончайшей религиозностью и разнузданнейшими вакханалиями. Так стоит ли удивляться кривому зеркалу Лафонтеновой басни, где страшными словами певица проклинает буржуа?[7]

      – Зима

5

Status quo (сокр. от лат. status quo ante bellum – «положение, бывшее до войны») – «возврат к исходному состоянию». Это правовое положение, обозначение которого широко применяется в юриспруденции. В международном праве под «статус-кво» подразумевается какое-либо существующее или существовавшее на определённый момент фактическое или правовое положение, о восстановлении или сохранении которого идёт речь.

6

Хикикомори или, в просторечии, хикки – японский термин, обозначающий людей, отказывающихся от социальной жизни и зачастую стремящихся к крайней степени социальной изоляции и уединения вследствие разных личных и социальных факторов. Такие люди часто не имеют работы и живут на иждивении родственников.

7

Нелишним будет уточнить образ французского буржуа XVIII века; нет, это не бонвиван XXI века в дорогом костюме, на дорогой машине, упивающийся дорогим алкоголем и политической властью, нет: это считающий каждую копейку делец, отдающий в качестве налогов до двух третей дохода, в отличие от дворян и духовенства не имеющий привилегий и обладающий нулевой политической властью: постоянный труд, погоня за чистоганом, чтобы выжить, и стремление дистанцироваться от ненавистного ему класса дворян накладывали отпечаток на характер представителя класса. Такой буржуа скорее похож на Гаврилу Ардалионовича Иволгина, мастерски описанного Фёдором Михайловичем Достоевским в романе «Идиот», нежели на Павла Михайловича Третьякова.