Упасть или подняться. Регина Петровна Афанасьева

не можем тебе помочь ни в чем, – ответила строго и даже раздраженно мама, не позволяя Анне войти в дом. – Было бы лучше задуматься о последствиях, когда твой выбор был в твоих руках. Ты выбрала его, поэтому сейчас решай сама, как жить дальше. Иди туда, куда хочешь, но мы тебя не примем. Ты уже сделала свой выбор, и сейчас мы делаем свой.

      У Анны потемнело в глазах, пересохло во рту. Как так получилось? Она почти выкрикнула в порыве негодования, подавляя в голосе горе и отчаяние:

      – Я не знаю, что мне делать, куда мне деть своих детей. Я не смогу их растить, воспитывать на улице, без крыши над головой, поэтому я отказываюсь от них! Я оставляю их вам. Делайте, что хотите с ними. Хватит у вас сердца не принять их в дом? У меня больше нет сил! Нет сил!

      Анна выпалила это и ушла, закрыв лицо руками. Она шла, не оборачиваясь, она вычеркивала свою прошлую жизнь из сознания и из памяти. В своем отчаянии она вынуждена была принять роковое решение, оставив своих детей на произвол судьбы, надеясь, что судьба даст им более благосклонный путь.

      Бабушка и дедушка пустили испуганных внуков домой.

      Внуки топтались у двери, сумки были брошены рядом. Дедушка ушел, а бабушка стояла, безвольно опустив руки на застиранный фартук. Волосы у нее растрепались и выбились из укладки, шаль почти съехала с плеч, а взгляд ее блуждал с одного на другое личико внуков. Молча она собрала сумки, вытряхнула из одежек дрожащих детей и затолкала в ближнюю комнату.

      – Ложитесь спать, – проворчала она, – утром будем с вами разбираться. Свалились мне на голову.

      Бабушку звали Евгения. Она сразу решила, что больной внук им не нужен. И она задумала отдать его в школу-интернат. Бабушка Евгения собрала все документы для этого и отвезла моего брата Рому в интернат. И с этого дня у него началась горькая собачья жизнь никому не нужного в этом мире человечка. А ведь ему в это время было всего одиннадцать лет. Как мальчик тогда плакал, как он просил не отдавать его. Ведь Рома никогда и нигде кроме семьи не жил.

      – Не бросай меня, пожалуйста! Не бросай! Не отдавай меня в интернат. Прошу тебя! Не отдавайте меня туда! Я не хочу! Я боюсь! Мне там будет плохо, – умолял он бабушку.

      – Я не смогу тебя прокормить, – резко говорила ему бабушка Евгения, тиская Ромины вещи в пакеты и сумки. – Людочку я оставлю, а тебя, Роман, я отдаю в интернат. Прости, но другого выбора твоя мать мне не оставила.

      Вот так я, та самая Людмила и осталась жить с бабушкой и дедушкой.

      Каждый вечер я выходила на улицу тосковать по брату. В моей голове все звучал голос моего братика, я видела его слезы. Мое сердце сжималось, и я с горечью думала, почему я не большая, почему я не старше его. Я бы могла ему что-то сделать и чем-то помочь. Это же мой брат, и мне тяжело смотреть на его мучения. И у меня была одна надежда на нашу маму. Когда она, наконец, вернется к нам? Я хотела, чтобы она увидела, как мучается брат, как я здесь живу, и спасла нас.

      Не скулить и не ныть, а себя отобрать

      У депрессии и у тоски.

      Жить сложнее, чем, руки