Безвыходное материнство. Алёна Дождева

есть.

      – Когда сдавала?

      – На 12 недели.

      – Так хорошо. Полис твой где?

      – Там в папке, в конверте.

      Перед глазами ходили круги и очень хотелось закрыть глаза. Слабость растекалась по всему телу и становилось холодно. Рук она уже почти не чувствовала от холода, ноги были чужими.

      – Не закрывай глаза! Мы скоро уже приедем. Потеряешь сознание – хуже будет. Держись, девочка, держись!

      – Ага! – на выдохе сказала Марина, но снова закрыла глаза

      – Какая по счету беременность?

      – Четвертая.

      – Ох ты ж, мать героиня. А чего тогда сразу не позвонила нам?

      – Дети… – попыталась оправдаться Марина.

      – Так оно понятно, что дети, – дала понять ей фельдшерица.

      Машина остановилась, Марину перегрузили на каталку и куда-то везли по длинным обшарпанным коридорам, пахнувшим свежей краской. Её жутко укачивало и тошнило от мелкой тряски, но сказать она уже ничего не могла и потеряла сознание.

      Очнулась она в кровати под капельницей и с пульсометром на пальце. Голова гудела, и тошнило так, что на не смогла сдержать рвоты. К ней тут же подошла медсестра, обтёрла и сменила простыню. Больничная одноразовая рубашка неприятно прилипала к телу.

      – Как мой рёбенок? – спросила Марина, уже осознав, что живота нет.

      – Это врач вам расскажет, я не знаю. Только пришла на смену. Да вы не волнуйтесь, через час примерно она к вам зайдёт. Поспите пока.

      Спать было не очень удобно, но не спать было не возможно и Марина закрыла глаза. Еще несколько минут она слышала мерное гудение аппаратуры палаты интенсивной терапии, приглушённый стук каблуков медсестры и дыхание соседки, а потом уснула тяжёлым глубоким сном.

      Осмотр врача её разбудил. Милая рыжеволосая женщина теплыми руками в перчатках ощупывала её живот, который был разрезан. Только сейчас Марина поняла, что тупая боль внизу от операции, а не от неудобной позы.

      – Что со мной? Что с ребёнком? – торопливо спросила она.

      – С вами всё будет хорошо, – уверила Марину врач и, спрятав глаза, снизив голос до шёпота, продолжила. – А малыша не спасли…

      Марина только закусила губу. Даже не заплакала, хотя было от чего. Чувствительность возвращалась к ней и пальцы докторши начинали приносить боль.

      – Завтра вас переведут в обычную палату. Операция была сложной и вы останетесь под наблюдением еще две недели. Необходимо пройти курс…

      Что было за лечение и сколько еще находиться в этих стенах, Марину уже не слышала. Все её мысли крутились вокруг трёх последних месяцев: от момента, как она узнала о предстоящем переезде до сегодняшнего утра, пока ей не сказали, что её четвертый ребёнок не выжил. Его не спасли. “Это я его не спасла. Я его не полюбила и не приняла,” – корила себя Марина вновь и вновь прокручивая в своей голове сцену домашней ссоры с Володей.

      Тогда она была на взводе и сказала, что не нужны ей ни девочка, ни мальчик, что она устала от пелёнок и вечного кормления. Что она вообще не хочет больше детей. Марина кричала,