Мадьярские отравительницы. История деревни женщин-убийц. Патти Маккракен

с ним. Она либо переходила на другую сторону улицы, либо забегала в магазин и пережидала там, пока он пройдет. То, что она не кричала на него и не дралась с ним, как другие девушки, к которым он приставал, было воспринято им как намек. Анна никогда не умела давать отпор тем, кто к ней приставал, поэтому, оказавшись однажды наедине с Лайошем, она не знала, что делать. Его рот внезапно сильно прижался к ее рту, раздвигая ее губы, чтобы жадно просунуть внутрь язык с кислым привкусом. После этого Лайош навалился на нее всем телом. Он был таким тяжелым, что она с трудом могла дышать. Она хотела лишь, чтобы все это поскорее закончилось. Она покинула свое тело и стала парить в воздухе легким облачком – как вдруг ее всю пронзило острой болью, когда Лайош вошел в нее. И она рухнула обратно на землю.

      Ее первый сын родился в январе следующего года. Несколько месяцев Лайош отказывался признавать, что это его ребенок. Многие женщины на месте Анны обратились бы к повитухе, чтобы сделать аборт, но Анна решила оставить ребенка – то ли потому, что это шло вразрез с верой, то ли просто из-за страха.

      Когда Анна забеременела, Лайош был женат. После того, как его жена сбежала и некому стало присмотреть за ним (речь шла в первую очередь о его корчме и его больных пожилых родителях), он решил, что пришло время жениться на Анне.

      Теперь муж Анны стал ее тюремщиком. Она целые месяцы проводила все свое время в доме и корчме, не покидая их и отлучаясь разве что для того, чтобы набрать в ведра воды из колодца на главной площади деревни. При этом она до дрожи боялась пробираться мимо стаи каркающих «ворон» (именно так католики называли женщин-кальвинисток, поскольку они всегда одевались во все черное), которые каждое утро собирались на деревенской площади, чтобы посплетничать. «Вы только посмотрите на нее! – насмехались «вороны», показывая на любую женщину, у которой, как они знали, было больше двух детей. – Она щенится, как блудливая собака».

      Анна знала, что они насмехались и над ней, и их молчаливые взгляды, когда она приближалась к колодцу, всякий раз заставляли ее нервничать. Она была похожа на крошечную колибри, пугливо порхающую в отведенной ей клетке, питающуюся мизерными капельками нектара, отдыхающую не больше минуты, с трудом сдерживающую слезы. Она была легкой мишенью для их насмешек.

      Анна старалась наслаждаться любыми мгновеньями радости, когда той удавалось просочиться сквозь тесные занозистые щели стены, грубо отгородившей ее от внешнего мира. Она не переставала поражаться, что можно радоваться любой мелочи в своей жизни. Она с удивлением для себя обнаруживала, что может быть до слез тронута видом пальчиков своего сына, когда тот протягивал ручку, чтобы взять у нее кусочек хлеба, или видом плеч своей дочери, похожих на крылья, влажных и блестящих на солнце во время купания, или картиной трогательных впадинок на их горле. Эти мгновения были тонкими нитями блаженства, прошитыми сквозь толстый слой безумия, который, казалось, навсегда плотно укрыл ее. Опознавая эти мгновенья радости, Анна упрекала