Невеста шотландского воина. Адриенна Бассо

не слишком обходительного лекаря.

      – Ради бога, не причиняйте ему лишней боли. Неужели у вас нет ни капли сострадания?

      Забрав у монаха повязки, она решительно воскликнула:

      – Позвольте мне самой перевязать его!

      – Леди Грейс, – брат Джон больше не скрывал своего раздражения, – не мешайте!

      Однако Грейс была настроена более чем решительно:

      – Я сама перевяжу его.

      От подобной дерзости лицо монаха побагровело. Он заскрипел зубами, но Грейс была не из пугливых. Чаша ее терпения переполнилась: сколько уже можно смотреть, как издеваются – по-другому это никак нельзя было назвать – над ее мужем? Пусть она не была сведущей во врачевании ран, но перевязать больного так, чтобы не усугублять боли, она умела.

      Брат Джон замер в полной растерянности, затем фыркнул от негодования, но, не зная, что сказать, вскинул руки, повернулся и вышел, громко стуча башмаками.

      – Он скоро вернется, – обронила Эдна.

      – Кто бы сомневался. И наверняка с подкреплением, так что нам надо торопиться.

      Грейс с помощью Эдны ловко и бережно перевязала сломанную ногу Аластера, почти не причинив ему боли. Он лежал тихо с закрытыми глазами, лишь иногда вздрагивая. Когда перевязка была закончена, Грейс внимательно посмотрела в лицо мужа.

      – Как ты себя чувствуешь? Где у тебя болит больше всего?

      По лицу Аластера скользнула тихая улыбка.

      – Везде, миледи. Мне больно до конца ногтя на мизинце ноги, так больно, что больше нет сил терпеть.

      – Скоро тебе станет лучше, – попыталась утешить его Грейс, надеясь, что он не заметит ни по ее глазам, ни по голосу, что она лжет.

      – У тебя доброе сердце, дорогая. Жаль, что я понял это так поздно. Ах, если бы у меня было время исправить мою ошибку… – Его голос дрогнул и оборвался.

      От этого признания у Грейс сжалось сердце, ей стало так горько и больно, что она едва не заплакала. Ей было жаль его, себя, свою собственную погубленную жизнь, в которой у нее, в сущности, не было, а теперь точно не будет ни любящего мужа, ни семьи, ни детей, ничего того, из чего состоит женское счастье. Да, их брак был заключен не на небесах, а исходя из клановых интересов, тем не менее и она, и Аластер если и не любили друг друга, то по крайней мере испытывали друг к другу симпатию. Если бы не война, разлучившая их на многие годы, они, возможно, обрели бы свое счастье или его подобие.

      – Ничего, Аластер, у нас с тобой будет еще время, много времени… – попыталась подбодрить мужа Грейс. На лице Аластера сквозь маску боли проступило смутное выражение печали, сожаления и даже, как показалось Грейс, вины. У нее опять перехватило в горле.

      – Ничего у нас больше не будет, – с нескрываемой горечью признался он. – Я умираю, все бесполезно, ваши старания вылечить меня лишь продлевают мои мучения. Похоже, у брата Джона получилось только одно – помучить меня как следует перед смертью.

      – Но все хвалят его искусство врачевать раны, превозносят его до небес, – отозвалась Грейс, хотя она прекрасно