Конец через хорошо знакомую корову. Владимир Уланов

с места было угадать ход клинической мысли профессора и высказаться приблизительно в унисон.

      При несовпадении с формулируемой догмой, следовала публичная обструкция с далеко идущими выводами, это касалось в основном сотрудников кафедры и клинических ординаторов, к коим я и относился с первого сентября.

      Обстановка складывалась нервозная и очень нечестная. Так, пока не прояснилось мое истинное положение в иерархии кафедры, на утренних оперативках рядом со мной не садились. Это было мелко и гадостно. Меж тем надвигались события местно – эпохального масштаба.

      В октябре традиционно проходит отчётно – перевыборная общеинститутская конференция. Успешно, каждые пять лет, вот уже четверть века Кафедра в лице профессора переизбиралась на новый срок. Клиническая повседневная работа сотрудников обеспечивала опекой и защитой четыре этажа клиники.

      Область да и весь регион были поделены на участки ответственности. Новый ректор в главном здании переоборудовал сцену, установил три ступеньки из зала и заменил трибуну для выступления.

      Сделанное без задней мысли, обернулось катастрофой. Много раз эта мужественная женщина, ломая себя, под недобрыми взглядами взбиралась на сцену, становилсь за трибуну и под овации сходила с нее.

      Лестница, а самое главное трибуна в ее рост, ломали всю отчётно перевыборную патетику и закономерно ставили кадровый вопрос в институтском масштабе. Злая воля побеждала светлый ум клинициста.

      Накопленный многими десятилетиями бессонного бдения итог был выстраданным плодом постоянного внутреннего диалога в поисках истины. Бескомпромиссность формируется на почве высокого знания.

      Механизм обрушения был беспощаден и неотвратим. Это была человеческая трагедия. На кафедре зашептались. Начались не мотивированные опоздания. Ее списали. Дисциплину разваливали сознательно. Месть зрела в слабых, неверных душах вассалов. Профессора предали.

      Часами сидела она одиноко, перебирая бумаги, ожидая стука в дверь. На утренних оперативках не появлялась. Доклады пошли небрежные, доценты откровенно бранились и норовили сесть посредине стола, возникала нелепая давка, в ход шли локти. В аудитории запахло серой, я перестал бриться

      В пустом, унылом больничном коридоре с причудливо вытоптанным дешёвым серым линолеумом висели самодельные стенды. Черно-белые фото из коридорных красок лепили не прошлую жизнь, а скорее аллею памяти.

      Казалось, премудрые предки в мешковатых халатах были из другого мира, еще более неблагополучного. На одном из стендов были представлены все заведующие кафедрой с момента основания.

      Мой профессор – цветущая женщина с огромным букетом белых роз на коленях, выделялась яркой улыбкой и светлым взглядом. Во мне все перевернулось когда я понял из строчек под портретом – завтра у нее День рождения, дата юбилейная. Я вскочил в «Жигули», (подтверждение трудов моих праведных), помчался на рынок.

      Отыскать