Как Артём стал писателем. Андрей Арсланович Мансуров

ещё, что на работу теперь ездит всего несколько десятков тысяч, и – только служащих. А не сотни тысяч рабочих и инженеров, как бывало ещё лет двадцать назад: почти все промышленные предприятия и заводы, не говоря уже о разных там Проектных институтах – закрыты. Навсегда. Здания, земля, станки, мебель и всё оборудование распроданы. Целые – сданы в аренду. А всё, что можно расхитить – просто расхищено.

      Ввалившись с толпой в свою дверь, Леонид поспешил протиснуться к дальней двери – ему ехать восемь станций. Серые обезличенные массы в костюмах и форменных юбках-блузках, вливающиеся на двух следующих станциях, прижимали его к холодной створке с грозной надписью «Не прислоняться!», сделанной огромными жирными буквами, всё сильней.

      Но уже через пять остановок стало куда легче – служащие выходили и торопливо направлялись к местам работы. В последние годы они казались Леониду толпой покорных и отчаявшихся овец, раз и навсегда следующих проторённой тропой на тощее казённое пастбище. И готовых терпеть всё это вечно. Возможно, на этот образ его натолкнули их бледные, равнодушные и погруженные только в собственные проблемы, лица.

      А, собственно, разве они и впрямь, не едут пастись? Стричь пусть куцую, но – достаточно стабильную травку «льготных» зарплат и всяческих «пособий»? Госслужба в Нарвегии – чуть ли не единственная оплачиваемая пока, пусть с опозданием, но – гарантированно, работа.

      За неё держатся. Многие даже выучили Государственный язык… Он – тоже. Выучил. Но старается говорить пореже – акцент, грамматика и всё такое… Позорище.

      И пусть платят не бог весть как, но – платят. Стаж идёт. Не то, что в «частном секторе», где – сегодня какое-нибудь громко называющееся ООО или СП есть, а завтра – разбежалось, заметя следы и ликвидировав документацию – контрмеры против Налоговой. Вот и ищи потом эти данные по архивам – чтобы доказать, что ты работал, и пенсию начислили хоть чуть-чуть побольше, чем Социальное Пособие!.. В сорок «у.е».

      Когда однажды Леонид по делам службы побывал в Госархиве, его поразило число скандалящих и чуть ли не лезущих на штурм приемных окошечек стариков и пожилых женщин. Но куда больше народу – особенно стариков-мужчин – просто тихо плакали по углам огромного зала… Это больно резануло – как по обнажённым нервам: зрелище беспомощных и бесправных людей, отдавших лучшие годы жизни, и почти все силы, а теперь оставшихся у «разбитого корыта»…

      С этой картиной резко контрастировали равнодушные лица лентов, следящих «за порядком», и вышвыривавших за двери слишком уж разошедшихся. Или – уводящих под белы ручки идиотов, помянувших недобрым словом Верховную Власть. Или – самого!..

      На своей станции Леонид вышел свободно: вагоны почти опустели. В центре почти никто не работал, и ехали туда лишь единицы – по делам, или к родственникам.

      До здания Госкомстата пешком пять минут. Здесь, в центре города, сконцентрированы все основные службы Администрации – разные Комитеты, Комиссии, Хокимеяты,