Демон против всех. Анатолий Матвиенко

получив сразу несколько пуль. Удержать рубеж ваши не смогли, но задержали японцев. Отступили только по приказу. Вспомни пограничные бои Красной армии в сорок первом и сравни. Вот…»

      «Что – вот?»

      «На этих примерах нужно воспитывать вас, желторотых. А не на трескучих штампах о беспримерном подвиге и беззаветном мужестве. Отца Стефана я в преисподней не встречал. Но знаю, такой поступок много грехов смоет. Не пришлось ему страдать».

      Здесь бы какой памятник поставить. Если чья-то добрая душа положит к нему цветочки, то усопшим грешникам, павшим за Россию на Ялу, на миг станет легче в преисподней. Это дорогого стоит. Я сорвал придорожный невзрачный цветок и опустил его на булыжник, цветок тотчас унёсся на ветру. Не важно, что сдуло, тут главное – жест.

      Толстокожие товарищи комсомольцы унд коммунисты не чувствуют особую ауру места, где бились насмерть и погибали тысячами. Где был такой взлёт духа, что песок и камни светятся до сих пор. Правда – в невидимом для советских диапазоне.

      По возвращении в часть нас ждала новость: в числе выпрыгнувших с парашютом и отловленных корейцами нашёлся-таки пилот «Сейбра». Мне как «специалисту» по общению с американцами после беседы с расистом из Б-29 на роду было написано: участвуешь.

      После обеда поехали в Андун, в здание местной полиции (или народной милиции – один чёрт). Со мной был начальник полковой разведки и, конечно, замполит полка, дабы вражеский воздушный диверсант не оказал на нас разлагающего воздействия. В комнату для допросов, пропитанную довольно неприятным запахом, ввели молодого парня, не старше двадцати пяти, чернявого и стриженого, с характерным семитским носом и разрезом глаз. Неизбежный фонарь от корейского гостеприимства синел под правым глазом, но в целом пленный выглядел неплохо по сравнению с экипажем «Суперфортреса». Только руки ему не развязали. Минутой позже явился советский переводчик с английского, с ним особист из авиадивизии.

      Началось всё с общих фраз – как зовут, какая авиачасть, а я не мог оторвать взгляд от круглой дырки на его термобелье, надеваемом под высотный костюм. Есть, конечно, шанс, что это не его прикид, но… Тревожное предчувствие не покидало.

      Я поделился наблюдением с начальником разведки. Тот посмеялся: если бы янки схлопотал в брюхо снаряд от пушки МиГ-15, перед нами не сидел бы живёхоньким.

      – Где его высотный костюм?

      – Сразу в Москву уехал. Толку, правда, ноль. Главное оборудование разбито в самолёте.

      Да. В «Сейбре» стоит компрессор, накачивающий воздух в комбинезон. Без него костюмчик бесполезен, а в СССР ничего подобного не придумали.

      За время моего короткого диалога с разведкой общение переводчика с американцем зашло в тупик. Сообщив анкетные данные, тот вежливо улыбнулся и отказался что-либо говорить далее.

      – Можете подвергнуть меня истязаниям. Можете убить, отправив в преисподнюю. К пыткам мне не привыкать.

      Дырка в пузе, от которой кто угодно другой дал бы дуба, – раз. Привычность к пыткам – два. Готовность падать в преисподнюю – три.