Степная сага. Повести, рассказы, очерки. Валерий Латынин

говорит, – хочу. Еле языком ворочаю от голода и бессилия».

      «Да, худо, парень. И рад бы помочь, но нечем… Вот поворожить могу, судьбу твою предсказать».

      Приврал я, конечно. Никогда в жизни не гадал, но видел, как это цыганки станичным женщинам делали. Взял его правую ладонь, по линиям туда-сюда пальцем поводил и пошел всякую отсебятину плести, а главное – что его впереди ждет свободная жизнь.

      Не заметил, как вокруг любопытствующие собрались – русские, украинцы, поляки. Уши развесили. Глазеют. Потом стали наперебой предлагать, чтобы я и им погадал.

      Я отказываюсь. Не дай бог чушь сморозить, разоблачат, прибьют до смерти.

      Вдруг один из поляков говорит: «Солдат, погадай. Хлебом заплатим».

      Им Красный Крест помощь продуктами оказывал. Поэтому они не так голодали, как мы. Но все же в неволе находились. Хотели в завтрашний день заглянуть. А мне бы хлебца для заморыша добыть. Да и сам я мало чем от него отличался – живот под ребра подвело.

      Выбрал одного из поляков, про которого краем уха слыхал, что он судился с братом из-за земли и что в семье у него одни девки. Этого, конечно, мало для «провидца», но о других и такой информации не было, а значит, и надежды на кусок хлеба.

      Минуты три-четыре бороздил я извилины на его ладони. Губами шевелил, будто молитву читал. А сам все продумывал, што бы ему такого правдоподобного завернуть?

      Тишина в бараке установилась гробовая. Куда все разговоры и занятия подевались? Кто чуда ждет от гадания, кто посрамления моего, но все молчат. Нервы, как тетива на луках, напряжены.

      Ну и пустил я свою стрелу.

      «Ты из сельской многодетной семьи, – говорю. – Жена твоя тоже селянка. Простодушная и верная женщина. Но рожает тебе одних дочек». – «Это так!» – взволнованно выдохнул поляк.

      И по бараку пронесся легкий шелест одобрительных шепотков.

      «Тебе всегда трудно жилось, – продолжил я. – Затирали богатеи. Да и родной брат, судя по линиям судьбы, тоже камень за пазухой против тебя таил».

      Большой палец левой руки на его запястье держу, прощупывая пульс, а свою голову над ладонью поляка хилю, чтоб глаз моих не видно было.

      При словах о брате он заволновался сильнее, пульс чаще забился.

      «Вроде ты даже судился с братом за землю…»

      Тут у него сердце чуть ли не из горла стало выскакивать.

      «Да, судился», – простонал крестьянин.

      «Вот это да! – ахнули зрители. – Не иначе, черти пособляют гадальщику?»

      Дальше было легче сочинять. Пошли посулы жизни трудной, со многими испытаниями, но в конце концов – свободной и независимой, что будет он жить своим хозяйством и дочек удачно замуж выдаст.

      Разобрало моего поляка так, что он к буханке хлеба еще и банку рыбных консервов добавил – невиданное богатство в лагерных условиях.

      У нас со ставропольцем был большой праздник. Еще и соседей по нарам угостили.

      – Надо же, батя, какие у тебя таланты! Никогда о них не подозревал, – восхитился Валентин отцовским рассказом.

      – Так