Степная сага. Повести, рассказы, очерки. Валерий Латынин

поры, когда впервые прочел в военной прессе его аналитические материалы, стихи и рассказы. Был инициатором его перевода в Москву. Знал казачий характер товарища, постоянное стремление к рискованному поиску истины там, где его не просили об этом, просто по велению души. Знал привычку впрямую говорить и писать о том, что думает. С таким прямодушием он не мог рано или поздно не попасть в какой-нибудь неприятный переплет. В девяносто первом году чудом не оказался среди участников путча, поскольку незадолго до этих событий рассматривался на должность референта министра обороны. Но, как говорится, Господь отвел. Стал одним из инициаторов по созданию в Москве казачьего землячества, а потом и общероссийской казачьей общественной организации. Нажил по этому случаю кучи неприятностей на службе и в семье, потому что вынужден был жертвовать тем и другим во имя становления Союза казаков. Конечно же ему обязательно нужно было противостоять молдавским и румынским националистам в Приднестровье во время проведения там спецоперации «Троянский конь», а теперь вот еще засунуть голову в белодомовскую мышеловку.

      Статейнова подмывало озвучить свои мысли, но он не успел сделать этого, Середин заговорил снова, отрывисто, будто подталкивал слова пинками:

      – Понимаешь, это была не спецоперация по силовому навязыванию президентского правления. Это был российский холокост… садистское истребление законопослушных людей…

      – Гражданская война во все времена и во всех странах была немилосердной к участникам с той и другой стороны, – заметил генерал.

      – Не-ет, ты послушай. – Середин уже не мог остановиться. – Это были не просто наши противники, такие же русские солдаты и офицеры. Это были сатанисты, поправшие в себе все русское, православное. Они первым делом расстреляли крест и икону на площади перед Верховным Советом. А потом начали косить из всех стволов еще не успевших проснуться людей – мужчин, женщин, стариков, детей… Всех, кто попадал в прицел, будь он с оружием или без него, для убийц это не имело никакого значения. Всех… всех… всех, под корень, чтобы даже духа сопротивления не оставалось…

      – Валентин, ну вы бы на их месте, наверное, так же… – попытался возразить Статейнов.

      Но полковник, не дослушав его, ожесточенно процедил сквозь зубы:

      – Не могу я представить себя на их месте. Не могу… Стрелять в безоружных женщин и детей… Достреливать раненых… Истязать и убивать пленных… Не могу. Не по-русски это. Не в наших традициях. Только манкурты с выхолощенными душами так поступать могут.

      Он вдруг наклонился над столом ближе к генералу, словно собирался сказать что-то важное, из ряда вон выходящее, только что открывшееся его сознанию:

      – Ты представляешь, что на самом деле творили ельцинские трубадуры после разрушения СССР под усыпляющую болтовню об общечеловеческих и демократических ценностях? Они изымали души у русских людей. У парней из крестьянских и рабочих семей, их-то отпрыски в армии и милиции не служат.