Тысячелетнее младенчество. Виктор Владимирович Михеев

барского дома, когда запыленная коляска въезжала во двор… Увидав Грибоедова, изумленно вскинул руки… Друзья бросились друг к другу в объятия.

      – Год ждем, год обещаешь, а приезжаешь, как снег на голову среди лета!

      Грибоедов, устало улыбаясь, протирает запыленные очки.

      – Теперь так, брат. Как снег, как дождь, как молния… До утра примете?

      Вместо ответа Бегичев дает крепкого тумака в плечо и, смеясь, отмахивается от выбитой пыли.

      – Да-да, Стёпа! Был друг, а стал облаком пыли, ветром гонимым.

      – Ничего, баня всегда готова – она поправит! И, разумеется, обед!.. – Бегичев сиял добродушным, пышущим здоровьем лицом, в котором еще были гусарское лукавство и лихость.

      – Именно к обеду я и спешил, чтобы не расстроить Анну Ивановну. Где же она?

      – О! Ты мог и меня не застать. Весна ранняя – дома пусты. Помчалась Аня с девками на овощное поле… Знаешь ведь: овощ для русской души – что молитва в пост.

      Грибоедов поправил очки и внимательнее присмотрелся к другу – нет, и впрямь не изменился.

      – Ты дозволяешь ей самой, одной?.. А малышка?

      Бегичев хитро подмигнул:

      – Теперь, брат, гусар она, женка, – не обидишь недоверием… А доченька наша с няней!

* * *

      Пока Грибоедов банился и располагался в своей (!) комнате, Бегичев прохаживался по кабинету с видимым волнением. Просторный, с высокими потолками, он занимал чуть не половину первого этажа барского дома. Старинная мебель темно-золотистых цветов, на стенах – богатая коллекция оружия, холодного и огнестрельного. По углам – массивные шкафы с книгами. Родное уютное гнездышко – утешение ему за деревенскую глушь после бурной гусарской молодости. Утешение вдвойне и потому, что другу задушевному Сашке здесь нравилось, будто это был и его дом… В одном из героев пьесы «Горе от ума» Степан услышал слабые и тем более трогательные мотивы своей судьбы, так резко переменившейся после женитьбы. Перечитывая, они с женой всегда долго и весело смеются, будто дом их вмещал теперь нечто большее, чем просто семейное счастье.

      Когда гость вернулся, вымытый и переодетый, хозяин невольно сделал шаг навстречу. Однако Грибоедов быстро прошел к одному из книжных шкафов, открыл его и что-то стал неистово искать…

      Бегичев, старательно пряча смущение за улыбкой, всё-таки слегка вздернул брови:

      – А ты меняешься, Саша. Слава тебе к лицу… Мы тут радовались за тебя, успеху твоей пиесы! Салоны рукоплещут, и все критики у ног твоих… Но… Ты даже о ребенке вскользь…

      Брови Грибоедова тоже взлетели как бы в удивлении, но от книг он не оторвался.

      – Да? Прости. Но… Я жду твою дочурку с Аней! Что же?

      – Нет-нет, всё прекрасно, но ты-то сам будто паришь или еще в дороге… Что? Что стряслось?

      Грибоедов с каким-то странным азартом перебирая тома:

      – Тебя не обманешь, милый мой… Вот! Я нашел! Тацит. – Он подошел к Бегичеву и легонько обнял его. – Стёпа, брат, душа родная, ты видишь меня