Смерть и креативный директор. Рина Осинкина

назад, чтобы пропустить темноволосого короткостриженого верзилу ростом не менее метр девяносто, одетого в джинсы и белую рубашку-поло, который смотрел себе под ноги, а вовсе не перед собой, то есть – не на Олесю. И тогда она тоже посмотрела вниз и увидела, как между джинсовой штаниной верзилы и дверным косяком протиснулся курчавый пес шоколадного окраса. Вырвавшись наружу, он принялся весело скакать по лестничной площадке, подтявкивая – судя по всему, в предвкушении прогулки.

      Верзила ловко схватил его за ошейник и прицепил поводок. Питомца это нисколько не огорчило, он продолжал радоваться жизни, виляя короткой метелкой хвоста.

      – Здравствуйте, – произнесла вежливая Олеся.

      Пес вспомнил службу и грозно тявкнул.

      Мужчина, которому на вскидку можно было дать лет тридцать шесть-тридцать восемь, выпрямился, увидел игрушечного аликорна в ее руке, улыбнулся. Улыбка у него была широкая, а взгляд прямой, хоть и несколько напряженный. Проговорил собаке: «Свои, Плюха, это свои», а потом сказал уже Олесе:

      – Вы Олеся. Та самая добрая самаритянка, которая спасла мой кошелек и Ванькину задницу. Приятно познакомиться, Максим.

      Он протянул ей широченную ладонь, и Олеся, протягивая в ответ свою, отчаянно жалела, что сейчас на ней старенькие спортивные штаны с выпуклостями в районе коленок и видавшая виды футболка, а не, допустим, облегающий топик и шорты, позволившие бы новому знакомому оценить красоту ее форм, стройность ног и бронзовый загар кожи.

      Она засмущалась, разозлилась и ляпнула:

      – Если по притче, то в ней фигурирует добрый самаритянин. А самарянка, она, вообще-то, до поры, до времени блудливая была. Пять мужей имела, да и последний не был ей муж. Не думаю, что вы сделали мне комплимент.

      – Вот те на. И откуда сведения? – заинтересованно спросил верзила, ничуть не смутившись и не удивившись.

      – Евангелие от Иоанна. Какая глава, не помню.

      – А… – понимающе протянул Максим. – С первоисточником не знаком, мое упущение.

      – Да я и сама… толком его не знаю, – сказала Олеся и, набравшись смелости, спросила: – Вы Насте приходитесь родственником?

      – Настюхе я прихожусь папкой.

      И снова улыбнулся.

      Смотрела бы и смотрела на него. Вот засада…

      Если бы у Олеси был старший брат, то он был бы именно таким. Сильным, добрым, но не ко всем. А еще веселым, ловким, справедливым… И всегда готовым прийти ей на выручку.

      Из глубины квартиры послышался недовольный голос:

      – Максик, ты чего дверь держишь открытой? Хочешь, чтобы к нам крыса забежала?

      – Какая крыса? – удивленным шепотом спросила Олеся Настиного папку.

      – Мам! Олеся спрашивает, какая крыса? – гаркнул он, не отворачивая головы.

      «Ах ты… паршивец!» – мысленно возмутилась она этакой подставе и тут же передумала зачислять соседа в воображаемые старшие братья.

      – Что за Олеся? – громовым голосом поинтересовалась Анна Ильинична, выступая на полшага из-за двери. – Ах, Олеся… – проговорила она, увидев соседку. –