Возрожденная любовь. Мари Клармон

не провалился ли он в кэрролловскую кроличью нору. Несомненно, его жизнь перевернулась с ног на голову.

      Вместо того чтобы содрогнуться от его жестоких слов, она оставалась неподвижной и просто сказала:

      – Ваш отец и соответственно комитет, управляющий этим заведением, считают, что для вашей безопасности вас надо держать под наблюдением. Все потому, что вы не в состоянии больше контролировать свой гнев… и ваше пристрастие к опиуму.

      Он дернулся, его руки соскользнули со стены.

      – Прошу прощения?

      – Вы будете считаться сумасшедшим и находиться в руках докторов, пока я не скажу вашему отцу, что согласна взять вас под свою опеку. – Ирландка слегка изогнула брови. – Какая ирония, не правда ли? Ничтожная девчонка распоряжается могущественным виконтом Пауэрзом?

      Комната снова завертелась, и Стенхоуп закрыл глаза, отчаянно пытаясь удержаться на ногах. Он потянулся и схватил ее за запястье.

      – Я вам не верю.

      Ирландка напряглась, но не закричала. Не издала ни звука. Только вызывающе смотрела прямо ему в глаза, призывая его сделать правильный выбор, не безумный. Несмотря на это, когда его пальцы сжали ее запястье, Джеймс не мог не смаковать ощущения ее хрупких костей и гладкой кожи под его загрубевшими руками. Словно он прицепился к якорю, который удержит его и не даст унестись в бушующие морские волны.

      – Я знаю, когда вижу человека, варящегося в котле, исполненном собственной боли. Почему бы вам мне об этом не рассказать?

      Джеймс фыркнул.

      – Мне не нужна ничья помощь. И я не собираюсь с вами говорить о подобных вещах.

      – Разумеется, но разве вы не можете сделать исключение, исходя из сложившихся обстоятельств? – спросила она. – Вы ведь не хотите оставаться здесь, пока они не свяжут вас как рождественского гуся?

      Господи боже мой! Как, черт возьми, он здесь оказался? В этой комнате. С этой хладнокровной ирландской крошкой, отпускающей шутки по поводу его заключения? Он, виконт Пауэрз, в сумасшедшем доме. Ах да… Отец засунул его сюда. Но почему? Из-за того, что он устроил несколько дебошей в последние недели? А кто не устраивал? Хотя последний был, конечно, особенно плох. Стенхоуп с трудом мог вспомнить большинство дней, только окровавленные и покрытые синяками кулаки и запах раскуренного опиума. Но это вряд ли можно считать…

      – Вы меня слушаете, Джеймс? Если да, то будьте добры, отпустите мою руку.

      Вместо этого он медленно притянул ирландку и переплел вместе их пальцы, держа ее за руку так, словно кавалер на прогулке в парке. Она ведь хотела быть ближе, правда?

      – И как вас зовут?

      От его неожиданно настойчивого, но нежного прикосновения у нее дернулась скула.

      – Маргарет.

      – Мэгги. – Он мрачно улыбнулся.

      – Маргарет, – поправила она.

      Виконт отпустил ее руку и отступил на шаг, глаза горели и его немного покачивало. – Мэгги, если вы еще хоть раз назовете меня Джеймсом, я затолкаю эти простыни вам в глотку.

      Она слегка дернулась от неожиданного движения, но распрямилась и сложила руки поверх своих юбок.

      – Какое