Убийство в Эшли-Грин. Джорджетт Хейер

В доме турецкие ковры, много ампирной мебели, обтянутые розовым шелком панели в гостиной, хрустальная люстра и мраморные столы с позолоченными ножками.

      – Мы всегда можем избавиться от того, что нам не по вкусу, но, должна сказать, я люблю хорошие вещи.

      – Ковровые дорожки на лестнице и позолоченные зеркала? – удивленно спросил Кеннет.

      – Почему бы нет?

      – Дорогая, у тебя просто ужасный вкус.

      – Не понимаю, зачем грубить, если мне нравится то, что не нравится тебе. На мой взгляд, турецкие ковры теплые – и говорят о богатстве.

      Антония, отмерявшая ингредиенты для коктейлей, поставила бутылку с джином и обратила на Виолетту ясный взгляд.

      – Тебе безразлично, красива вещь или нет, лишь бы от нее несло деньгами.

      Виолетта поднялась, быстро, но грациозно.

      – Ну и что, если я люблю роскошь? – В ее негромком голосе зазвучали резкие нотки. – Если бы ты родилась со вкусом к хорошим вещам и имела бы лишь те деньги, что зарабатываешь тяжким трудом, то испытывала бы те же чувства! – Длинной, умелой рукой она с презрением провела по своему платью. – Я даже одежду себе шью сама! А хочу… хочу носить парижские модели, хорошие меха, хочу каждую неделю делать прическу у Юджина и… да, хочу иметь все те замечательные вещи, ради которых стоит жить!

      – Не надо из-за этого так шуметь, – посоветовала совершенно нерастроганная Антония. – У тебя все это будет, если Кеннет получит наследство.

      – Конечно, получу, – раздраженно сказал Кеннет. – Тони, готовь побыстрее выпивку!

      Она внезапно снова отставила бутылку джина в сторону.

      – Не могу. Давай сам. Я вдруг вспомнила, что должна была встретиться с Рудольфом за ленчем. Надо позвонить ему.

      Она сняла телефонную трубку и стала набирать номер.

      – Не знаешь, он мне звонил?

      – Не знаю. Вряд ли. Сколько джина ты наливаешь?

      – Много… Алло, это квартира мистера Мезурье? Рудольф, это ты? Послушай, я очень сожалею по поводу ленча. Ты долго ждал? Но тут не моя вина. Право, не моя.

      На другом конце провода возникла пауза. Потом мужской голос, тонкий, слегка гнусавый, неуверенно ответил:

      – Тони, это ты? Я не все разобрал – было плохо слышно. Что ты сказала?

      – Ленч! – четко произнесла Антония.

      – Ленч? О господи! Совсем забыл! Извини! Как же я мог… Ума не приложу…

      – Ты там не был? – спросила Антония.

      Снова пауза.

      – Тони, дорогая, очень плохо слышно. Не могу разобрать ни слова.

      – Стукни по трубке. Ты забыл о ленче?

      – Дорогая, простишь ли ты меня? – послышался умоляющий голос.

      – Да, – ответила Антония. – Я тоже забыла. Поэтому и звоню. Я была у Арнольда в Эшли-Грин и…

      – В Эшли-Грин?

      – Да, почему это тебя так пугает?

      – Не пугает, но что заставило тебя туда ехать?

      – Не могу сказать по телефону. Приезжай сюда. И привези какой-нибудь еды; здесь почти ничего нет.

      – Тони, я не могу понять, зачем ты поехала в Эшли-Грин. Что-нибудь стряслось? То есть…

      – Да.