Происшествие в городе Т. Лев Брусилов

за губернатором, ну и делал это не пешком… пролетка? Экипаж может остановиться на Изрядной и простоять там хоть полдня, и никто не обратит на него внимания, в том числе городовой. Что же, вполне правдоподобно, нужно будет опросить дежурившего тогда городового на предмет незнакомых экипажей.

* * *

      Фома Фомич, долго сидевший истуканом, пошевелился, потер ладонью лоб, до хруста в спине потянулся и вынул из правого верхнего ящика стола толстую, уже изрядно потрепанную тетрадь. Открыл приблизительно на половине и синим, остро отточенным карандашом стал быстро писать. Временами останавливался, приложив тупой конец карандаша к подбородку, смотрел в потолок, говорил вслух: «Так!» – и продолжал писать. Когда были исписаны три страницы, Фома Фомич поставил точку и закрыл тетрадь. Все свои мысли, рассуждения, предположения, будь они даже на первый взгляд глуповатыми и маловероятными, фон Шпинне вносил в тетрадь. И надо сказать, это помогало. Мысли странные, непонятные, вроде бы не к месту пришедшие, не имеющие никакой связи с тем делом, над которым он думал, вдруг через несколько дней, когда он их перечитывал, оказывались самыми правильными и самыми точными, иногда даже ключевыми. Правда, это происходило не со всеми внесенными в тетрадь мыслями. Зачастую записанная глупость так и оставалась глупостью, сколько ее ни перечитывай.

      Много еще всего передумал в тот день Фома Фомич. Вспомнил про странную женщину, якобы выбросившую ложку мастера Усова на помойку, подумал, что неплохо было бы найти эту женщину. Но как? Единственный свидетель, способный опознать ее, как сквозь землю провалился. И это тоже было странным.

      Человек, обрезавший себе язык острой ложкой, выглядел во всей этой истории каким-то ненастоящим, вымышленным, что ли, как будто и не было его вовсе. Да и вот так взять и обрезать себе язык, случайно, не заметив, что ложка, которую он нашел, острая, – это выглядело как дурной сон, когда и не хочешь что-то делать, но делаешь по какой-то совершенно непонятной причине. Если бы об этом человеке не сказали свидетели, Фома Фомич вряд ли поверил в его существование. Но он был, если верить все тем же свидетелям. Ложка мастера Усова косвенно подтверждает их слова. И был отрезанный язык. Начальник сыскной мало верил людям, но допустить сговор в ночлежном доме он не мог. Бездомные между собой еще могли, но вместе с ними Приволов и повар говорят об одном и том же, а это само по себе исключает всякий сговор. Да к тому же у любого сговора есть причина. Какая же здесь выгода? Возможно, она есть, но ее пока не видно.

      Стало смеркаться, нужно было решать, с чего начинать расследование. И Фома Фомич решил, поставив в центр всего ложку мастера Усова, начинать именно с нее. Вещица приметная, да и человек, ее изготовивший, тоже с руками.

      Он что-то еще дописал в свою секретную тетрадь, захлопнул и спрятал под ключ. После чего, откинувшись на спинку стула, тяжело вздохнул. Конец этого дня был всего лишь началом следующего.