Джинсы, стихи и волосы. Женя Снежкина

у вас такие познания?

      – Подготовительный лекторий к филфаку. Университет, – презрительно сказала она.

      – Хм. Я уточню этот вопрос. Возможно, вы мне подсказали несколько интересных драматургических ходов. Но вот здесь, – он наклонился над Володей, – отметьте, пожалуйста, это место… Мне кажется, что из вас получится замечательный Бальмонт.

      Потом Коля и Ниночка еще что-то говорили про «Среды», «Золотое руно», Бакста, Соловьева… И, честно говоря, в том, что они говорили, я различала только некоторые фамилии. То есть я знала, кто такой Блок. Дома даже был томик Бальмонта, правда, я его никогда не читала, видела только корешок. Догадывалась, кто такой Брюсов, потому что дома была антология поэзии Серебряного века. Но вот Соловьев? Кузьмин? Макс? Эти имена мне ни о чем не говорили. Поставила галочку «прочитать».

      Еще грустнее выглядела Леночка, которая сидела, уткнувшись в рукопись, и по ее стеклянным глазам было ясно, что она не понимает ничего. Мне даже неловко стало. Втянули девочку. Ходила бы она в какой-нибудь кружок кройки и шитья, жила бы спокойно. Вот, бедолага, ведь заставляет себя ходить зачем-то на эти наши занятия, слушать то, чего вообще не понимает.

      Между тем Ниночка продолжала читать:

      – Подождите! Обыск? Какой обыск на башне?

      – Но это как раз известно, – перебил Коля. – Во многих мемуарах о нем есть упоминания.

      Нина недовольно хмыкнула и как будто даже обиделась на то, что Коля хоть в чем-то поддержал Володарского.

      – А на кого мне еще посмотреть? – спросил Володя.

      – Подумайте про Блока и Волошина.

      – Ну какой же из него Макс? – опять Ниночка. – До Брюсова его еще можно дотянуть, но Макс это вот Коля, он может.

      – Давайте попробуем. Давайте не будем решать все сразу, подумаем, сделаем несколько этюдов и посмотрим, кто будет исполнять роль лучше.

      Мы опять взяли паузу на чтение. Тут уже возмутился Коля:

      – Подождите, это что такое? Они поют. Это что, финал? Тут написано: «Они зажигают свечи и поют».

      – По-моему, это неплохо, – сказал Володарский, но уже не очень уверенно.

      – Вы хотите закончить пьесу хоровым пением? Это какой год?

      – Ну, предположим, седьмой.

      – То есть вы не знаете, в каком году у вас заканчивается действие?

      – Скажем так, седьмой.

      – И вот они у вас стоят, взявшись за руки, поют, притом что буквально через несколько месяцев Аннибал умрет, все участники «Сред» друг с другом переругаются, а вы хотите, чтобы они основали клуб самодеятельной песни?

      – Но в этом и есть некоторый драматургический подтекст. Мы, актеры, это знаем, и для нас это финальная песня будет трагической.

      – Только у меня большие сомнения в том, что зрители, которые будут смотреть, вообще знают, кто такая Лидия Аннибал и что она умрет через несколько месяцев.

      Володарский икнул. Он был растерян и начал фразу, точно не зная, чем ее завершит:

      – Нашего зрителя мы можем образовывать постепенно… – И тут его осенило: – А давайте перепишем финал? Давайте вместе