Ave Eva. Инна Кабыш

пусть же будет удалёнкой –

      зелёной,

      жёлтой,

      золотой!

      И даже если Божий храм

      закроют –

      что за дело нам?

      Мы заключимся в катакомбы,

      где день от дня неотличим, –

      закажем пиццу, включим компы…

      Или компы́?

      Или включи́м?

      И кончится Великий пост,

      что от Земли был и до звёзд.

      И если колокольным звоном

      не разживёмся – МЧС

      пришлёт всем нам

      (а значит, что нам?)

      по эсэмэс: «Христос воскрес!»

      «Всё не только пройдёт…»

      Всё не только пройдёт,

      но, пройдя, будет мило –

      вспомним нынешний год:

      спички, гречку и мыло.

      Вспомним эту чуму,

      вспомним эту холеру,

      как сидели в дому,

      испытуясь на веру.

      Вспомним эту весну,

      её май без парада,

      вспомним злую длину

      карантинного ада,

      где впервые вдвоём

      в целом свете мы были.

      Предлагал ты: «Споём!» –

      и мы пели и пили.

      Предлагал ты: «Уснём!» –

      и мы спали в обнимку.

      О, мы вспомним о нём,

      как о лете, – по снимку.

      Не хандра и не сплин –

      год, где были с тобой мы,

      где был всяк не один,

      но как пуля в обойме.

      «Зачем вставать в такую рань…»

      Зачем вставать в такую рань,

      когда так сильно уморились?

      Чтоб видеть, как растёт герань

      и зацветает амариллис,

      чтобы увидеть клён в окне,

      и услыхать, как пахнет тополь,

      и маму увидать во сне

      и как мой сын впервой потопал…

      В природе нету пустоты –

      исчезнет всё: друзья, работа,

      но вот альбомные листы –

      они заполнят все пустоты.

      И не останется прорех:

      едина жизнь – и нет ей краю.

      И я люблю отныне всех

      и даже тех, кого не знаю…

      Спроси: «Жила?»

      Отвечу: «Да».

      Во дни Харона и Тантала…

      «И что ты делала тогда?» –

      «Я сказки Пушкина читала…»

      «Это язва моровая…»

      Это язва моровая,

      это третья мировая,

      это на голову снег:

      кончился двадцатый век

      лишь в две тысячи двадцатом –

      карантином,

      казематом,

      не зимою, а весной,

      не победой, а войной,

      ей конца и края нету –

      по всему гуляет свету:

      тыла нет – кругом бои,

      нет врагов – одни свои…

      Но когда-то ж лопнут почки –

      выйдет князь Гвидон из бочки,

      и устроит славный пир,

      и увидит новый мир:

      будет в нём не так, как было,

      будет новое светило,

      и в жестоком свете дня

      не узнаешь ты меня…

      «Когда всё внешнее отпало…»

      Когда всё внешнее отпало

      и сузился до дома мир,

      где белое – там стало ало,

      и