Манящая корона. Борис Давыдов

повязкой на правом глазу и нищенской сумой через плечо, равнодушно махнул рукой: чего, мол, глядеть попусту.

      – Надо что-то делать, Трюкач! Времени почти не осталось! – возбужденно забормотала Малютка.

      «Без тебя бы не догадался», – с нараставшим раздражением подумал он.

      – Может, все-таки попробуем, а? – настаивала Малютка. – В прошлый раз прошло как по маслу!

      – В прошлый раз был молоденький щенок вроде тебя, – едко ответил Трюкач. – А теперь, сама сказала, дед-перестарок, да еще и трухлявый! Такого голыми сиськами не приманишь…

      И, выдержав маленькую паузу, добавил самым оскорбительным тоном, на какой только был способен:

      – Хоть до утра ими тряси!

      «Так тебе и надо, тварь!» – с затаенным мстительным торжеством подумал он, увидев, что хорошо рассчитанный удар достиг цели.

      Малютка безумно раздражала его с первых же дней, когда прибилась к шайке. Злило буквально все: ее юность (мала еще промышлять на большой дороге), происхождение (с жиру бесится дворяночка, не иначе), вызывающая дерзость (взрослых надо слушать, ума-разума набираться, а не лезть со своим мнением!) и жестокость, удивительная даже для их кровавого ремесла. Но больше всего – то, что она постоянно маячила перед ним сводящим с ума соблазном, абсолютно недоступным и потому вдвойне желанным…

      Глаза Малютки чуть не прожгли его ненавидящим огнем, пухлые чувственные губки растянулись в оскале. Она была похожа на разъяренную кошку, готовую прыгнуть и вцепиться в жертву. А что реакция у нее отменная и ногти острые, Трюкач знал очень хорошо.

      Поэтому резким, отрывистым голосом приказал:

      – Ну-ка остынь! Быстро!

      Барон убил бы любого, посмевшего обидеть Малютку в его присутствии. Но предводитель шайки был далеко, и сейчас командовал он. А кара за малейшее неподчинение главному во время выхода на дело была одна: смерть. Это правило Барон вгонял в них долго и усердно, стараясь привить хоть какие-то азы дисциплины.

      Малютка шумно перевела дыхание. Он явственно ощущал исходившую от нее бешеную злобу.

      – Извини, я погорячилась, – сквозь зубы, с заметной неохотой и трудом выдавила она.

      Трюкач снисходительно, с видом человека, удивленного собственным великодушием, кивнул:

      – Ладно, что с вас, соплячек, возьмешь…

      И, предупреждая повторную вспышку, поманил ее повелительным жестом. Малютка, все еще злая, придвинулась вплотную к нему.

      – Пожалуй, придется попробовать, другого выхода все равно нет, – вздохнул он, глядя на солнечный диск, начавший скрываться за горизонтом. – А если его не проймет, тогда…

      Прильнув к уху Малютки (она брезгливо поморщилась, но отодвинуться не посмела), Трюкач что-то зашептал. Вскоре девушка прыснула, прикрыв рот маленькой грязной ладошкой, а потом смущенно опустила глаза.

      – Сможешь? – спросил он, отодвигаясь.

      – Еще и от себя добавлю! – пообещала Малютка. – Пошли, Одноглазый.

      Они