Манящая корона. Борис Давыдов

поверил, что мелькнувшее в зеркале побагровевшее, искаженное лицо – его собственное.

* * *

      – Брат Тон, готов ли ты к великому и священному часу?

      – Готов.

      – Даешь ли ты слово, что сердце твое чисто, а мысли свободны от всего суетного и недостойного?

      – Даю.

      – Знаешь ли ты, что ждет мага, сказавшего неправду?

      – Знаю.

      – Клянешься ли ты открыть все, что предстанет твоему взору, ничего не скрывая и не приукрашивая даже из благих побуждений?

      – Клянусь.

      Традиционная, освященная веками клятва мага-ясновидца была произнесена. Теперь ничто не препятствовало проведению ритуала.

      Подмастерье Тон, он же – маг-практик школы Всемогущего Духа, сидел в углу комнаты, прислоняясь спиной к стене, скрестив ноги и положив левую ладонь на сердце. Правая рука безвольно свисала, и рядом с ней на полу лежали чистый лист пергамента и кусок угля. Глаза – хвала богам, уже не расширенные и не заволоченные кровавой мутью от нестерпимой боли – смотрели прямо на Рауса, но ювелир, а также маг-целитель школы Правильной Жизни, отлично знал, что Тон его не видит. Взор подмастерья был сейчас там же, где и мысли: далеко-далеко отсюда, в невообразимой бесконечности…

      – Во имя той Силы, что объединяет и просветляет нас, во имя Высшего Разума, недоступного пониманию простых смертных… – начал говорить Раус, с нескрываемым торжеством чувствуя, как остатки недостойного страха покидают его, вытесняясь потоком чистой и светлой радости, – я прошу тебя, брат: смотри и говори!

      И он рывком сдернул вышитый прямоугольный платок, скрывавший магический шар.

      Полумрак плотно зашторенной комнаты, освещенной лишь двумя свечами, мгновенно озарился переливающимся волшебным сиянием, в котором смешались все оттенки зеленого цвета, а также мерцали, вспыхивая и угасая, золотистые искорки. А глаза Тона, впившиеся в шар, вдруг стали темно-багровыми, как раскаленные куски того самого угля, к которому потянулись пальцы его правой руки.

      – Я вижу… – каким-то неживым, неестественным голосом произнес он, слегка подавшись вперед.

      – Что ты видишь, брат?

      – Огромный зал… Круглый, в нем множество изумительно красивых колонн с резной капителью. Везде – самоцветы, золото… Божественная красота, куда ни бросишь взгляд! Я не могу описать ее, у меня не хватает слов.

      – Что еще открывается твоему взору, брат?

      – Я вижу двустворчатую дверь, а прямо напротив нее – кресло с очень высокой спинкой. Оно стоит на возвышении с тремя ступенями. И кресло тоже очень красивое, и ослепительный блеск – такой, что даже смотреть больно…

      – Почему больно, брат? Откуда исходит этот блеск?

      – От камней, которые вставлены в спинку кресла, их очень много, и они крупные. Да, это настоящие бриллианты, не стразы! Боюсь даже представить, сколько они стоят!

      – Ты видишь тронный зал, брат! – догадавшись, подсказал Раус. – Это тронный зал дворца Правителей. Продолжай, прошу тебя.

      – Значит,