Шестая сказка. Екатерина Анатольевна Горбунова

кровь. Мауни пытался убедить меня, что ты бы и без того испустил дух, но у него не вышло. Мне затмил разум блеск монет в тот день, однако получив причитающееся, я не стал счастлив. Ты проклял меня?

      – Нет, – ответил Мирас и понял, что говорит правду.

      – Я не верю тебе! – простонал Хейко. – На твоем месте мне бы хотелось тебя наказать! И что, кроме посмертного проклятья, может так истощить тело?

      – Поначалу я возненавидел тебя. Но оказавшись в этом мире, осознал, что просто хочу взглянуть в твои глаза. Ты наказываешь себя сам, не мое проклятие, – молвил Мирас и отступил прочь. – Прощай!

      10

      Амаль шла и шла вперёд, привыкая обходиться без воды и пищи, наверное, окончательно осознав, что не только к прошлому не вернуться, но Вечный Мир мало соответствует ее представлениям о нем. Идти без компании, пусть и навязанной, оказалось тоскливо. Амаль уже привыкла делиться мыслями, впечатлениями, моментами. Наверное, сейчас девушка бы не стала противиться даже компании Рамины, появись та в Вечном Мире.

      Амаль четко представила ее надменно вскинутый подбородок, расправленные плечи, прямую стать. Рамина будто и впрямь пошла рядом.

      – Ты помнишь, – заговорила вслух девушка, обращаясь к воображаемому образу, – как мы встретились впервые? Тебя привела сваха. Отец не слишком хотел жениться, но она убедила его, что негоже известному торговцу оставлять единственную дочь без присмотра, на нянек-мамок, бесправных рабынь и служанок без рода, племени и воспитания. Сваха сказала, что у нее на примете достойная молодая вдова с двумя девочками, примерно моего возраста. Это после мы уже узнали, что вы близкие родственницы. Отец согласился на встречу. Мы с ним готовились все утро. Я надела лучшее платье и нацепила все матушкины бусы, надеясь понравиться тебе. Сейчас я понимаю, что выглядела, должно быть, как ярмарочная обезьянка, но отец ничего мне не сказал, а я руководствовалась своим пониманием красоты. Слуги начистили серебро и хрусталь. Рабыни вымели всю пыль. Ты вошла, в сопровождении свахи, – Амаль судорожно вздохнула, будто заново переживая этот момент, – подошла ко мне и сказала, что я девочка, а не балаганный ряженый. Потом провела пальцем по картинной раме и выдала печальное, что дом запущен без женской руки. Дальше больше, ты раскритиковала и посуду, и кухарку. К концу встречи я ненавидела тебя. А отца будто заворожили, он с соглашался со всем, кивал, повторял, что дом без женщины – это тело без души, взор без огня, песня без чувства. Ты была красива! А он давно вдов.

      Амаль замолчала. В горле будто образовался комок, мешающий говорить. Воображаемая мачеха все шла рядом, не отставая ни на шаг, непривычно молчаливая. Девушка продолжила, лишь овладев собой.

      – После свадьбы отец тут же уехал с караваном. А я осталась, как и раньше, на мамок-нянек, бесправных рабынь и служанок без рода-племени и воспитания. Ты дарила любовь и внимание лишь своим дочерям. Мне оставались только пригляды за вами и книги. По ним я училась, как себя вести, как одеваться. Но я была подвижным ребенком, надолго в полном порядке моя одежда не оставалась.