Золотой убегает песок…. Ксения Васильевна Шишина

что Олдридж доподлинно думает обо мне прямо сейчас, но это словно теряет всякое значение. Лишается прежде устойчивого места в моей голове. Вытесняется разумом за её пределы. Если и не навсегда, то, по крайней мере, надолго.

      Тем временем меня настигает прикосновение к бедру. Раскованное и смелое, оно сопровождается лаской и сгибает мою ногу в колене, что я уже не смею отменить и ощущаю, как Дэвид становится будто продолжением меня. И, наплевав на одежду, касается живота скользящим движением, уже одним этим заставляя дрожать и желать большего, а потом и вовсе пересекает невидимую линию настойчивой, но нежной ладонью. Даже будь у меня возможность помешать, оставь он мне хоть какую-то лазейку, я бы ничего не смогла поделать. Руки, обе смявшие низ рубашки на широкой спине несколькими мгновениями ранее, словно одеревенели и стали безжизненными. Правая нога, что теперь единственная удерживает весь мой рост и вес в вертикальном положении, уже хочет лишь отказаться от этой миссии. Чтобы Олдридж перестал меня мучить и изводить, а просто прижал к стене всем телом и сделал то, что, как ему точно отныне известно, нужно в одинаковой степени нам обоим. Но он медлит, будто жаждет слышать мольбу. Я вся теряюсь под его незнакомым прежде взглядом, в котором есть что-то новое и торжествующее, когда Дэвид прислоняется своим лбом к моему и выдыхает мне прямо в губы возбуждающим и обжигающим шёпотом:

      – Ты точно такая, как я и ожидал.

      Разрываясь между стыдом, нетерпением и потребностью, я вздрагиваю, ставшая особенно чувствительной, когда убедившаяся во всём рука возвращается мне на живот, и прикрываю глаза. Быть под прицелом пристального внимания и дальше просто невыносимо. Я будто кукла, с которой можно делать всё, что угодно, а она никогда не возразит. Но с той лишь разницей, что я и сама не против ею быть. Марионеткой. Игрушкой. Словно пластилином. Влюблённой в этого мужчину. Это начинает казаться сокровенной мечтой.

      – Я не…

      Я и понятия не имею, что собиралась сказать. Но забываю всё, чем бы оно не являлось, едва Дэвид трепетно перемещает свою ладонь выше. Его пальцы жёстко, но одновременно и мягко сжимают мою грудь, вызывая приятное томление внизу живота. Я клянусь, что чувствую собственную влажность. В несколько грубом прикосновении, сконцентрированном вокруг соска.

      – Ты моя, – твёрдо говорит Олдридж, не обращая внимания на слоги, что я успела произнести.

      Эти слова мгновенно поднимают мои веки обратно. Заставляют осознать, как он стягивает бельё вниз по моим ногам. Освобождает самого себя и наконец делает то, о чём я грезила на протяжении многих минут, ощущающихся сродни бесконечности. Неистово целуя подбородок и губы, вжимает меня в прохладную твёрдость за моей спиной и в то же время удерживает подле тепла своей груди и всего, что ниже её. Я хочу увидеть, как совершенное лицо искажается страстью. Почувствовать жар кожи чётче и ярче. Слишком много одежды, сохраняющейся поверх желанного тела, только мешает. Тем, что ограничивает