Судьба и ее перипетии. Милли Фокси

он бы решил, что парень музыкант или художник. Его стройное, почти мальчишеское телосложение наводило на мысль, что он не брал в руки ничего тяжелее гитары.

      – Можно вас кое о чем спросить? – поинтересовался Миллер.

      Стивен кивнул. Бернард помолчал, собираясь с мыслями, думая, как бы деликатно преподнести свой вопрос, и слегка откашлявшись, спросил:

      – Как вы оказались в полиции? – Бернард приподнял бровь и вздохнув, продолжил. – Вы совсем не похожи на полисмена. Простите, если это мнение вас обижает, но мне стало очень интересно.

      – Мой отец – комиссар полиции, и он с детства брал меня с собой на службу, – на лице Стивена промелькнула ностальгическая улыбка, и он продолжил после недолгой паузы. – Мне очень понравилось, и я, когда вырос, попросил отца взять меня на службу.

      Бернард едва заметно пожал плечами. Признаться, он был крайне удивлен, услышав, что Стивену понравилась служба, но он ничего не сказал.

      – Почему вы спросили меня об этом, Бернард? – поинтересовался вдруг он после повисшего в салоне автомобиля молчания.

      – Хм…– Бернард замешкался, чтобы подобрать слова. – Мне показалось, что вам бы больше подошла профессия музыканта, художника или писателя.

      Прежде чем Стивен мог что-то ответить, он поспешно вставил:

      – Поймите меня правильно, я не хочу сказать ничего плохого о службе в полиции или обидеть вас лично, я лишь хочу сказать, что вы показались мне очень добрым и интеллигентным молодым человеком, которому бы не оружие в руке держать, а перо или скрипку. Могу я задать вам ещё один вопрос?

      – Конечно, сколько угодно, – Стивен вдруг открыто и широко улыбнулся, и этим очень смутно напомнил дядю Чарли, отчего Бернард замолк на мгновение. Последний раз, когда Бернард видел дядю, тот был примерно того же возраста, что и Стивен. Он взял себя в руки и спросил о том, что его интересовало с тех пор, как они заговорили.

      – Почему вы помогли мне, а не арестовали за нарушение порядка?

      – Во-первых, вы не нарушали порядок, – ответил Стивен уворачиваясь от автомобиля впереди них, который вдруг резко притормозил. – А во-вторых, я очень человеколюбивый. Меня с детства мать научила думать о других людях, а не только о себе, и со временем у меня появилось острое чувство сострадания. Хотите, я объясню вам принцип сострадания, так же, как объясняла мне моя мать?

      – Да, мне было бы очень интересно узнать это, но, послушайте, Стивен, разве я не нарушал порядок тем, что заснул в общественном месте? – с удивлением поинтересовался Миллер.

      – Но вы же не имели цели навредить кому-то, заснув, как вы выразились, в общественном месте?

      – Нет, конечно.

      – Тогда думайте дальше сами, – он снова тепло улыбнулся. – Я не сторонник того, чтобы придумывать несуществующие нарушения с целью наживы. А теперь я вам расскажу, как я пришёл к состраданию. Вот смотрите, у вас есть мать, отец или дети?

      – Детей пока нет, но это никогда не поздно исправить, – задорно улыбнулся Бернард. – А мать