Северная кампания. Тимофей Ю

Задача по организации оборонных рубежей за городом выполнена успешно. Оборудованы заграждения, рвы, укрепленные траншеи и начального этапа сеть подземных тоннелей. Также вдоль линии обороны размещена цепь дзотов, позволяющих контролировать активность противника.

      2. Логистические задачи снабжения выполняет капитан Косточкин. Нареканий по текущей работе нет.

      3. Продолжается успешное сдерживание противника вдоль линии соприкосновения…».

      В этом месте рапорта Юлиус задумался. Дело в том, что никакого сдерживания по сути не требовалось – «противник» не появлялся даже на горизонте видимости, что уж говорить про стычки, и тем более разведку боем. Это с одной стороны. С другой, начальство очень любило позитивные отчеты, а вдоль оборонительной линии действительно происходило успешное сдерживание, ведь ни прорывов, ни диверсий не наблюдалось. И, как подозревал Юлиус, наблюдаться не могло. Союзного продвижения, конечно, тоже не было, но только пока что. Тем более, об этом он ничего и не докладывал. Военный кивнул связисту продолжать.

      «… 4. Прошу еще раз рассмотреть мое обращение 23ЗО-Н (запрос особый – несрочный) в связи с недоукомплектованностью вездеходными средствами.

      5. Прошу дать разрешение на планирование наступательной операции по линии вдоль сел Т., Д. и О.

      Командующий 22-й армии, генерал-майор Ю.Г. Моргенрот».

      Генерал еще раз кивнул тощему адъютанту за писчей машинкой и, подняв воротник пальто, вышел на улицу. Юлиус Моргенрот зажмурился от ослепительной снежной белизны и закурил. Яркая свежесть воздуха приятно контрастировала с резкой табачной терпкостью. В училище однокашники подкалывали Юлиуса за вычурную манеру курить, полностью прикрывая папиросу при затяжке. Мимо шастали рядовые в шинелях и валенках, таскали деревянные ящики, припорошенные стружкой, чистили винтовки и просто чесали языком. Генерал знал, что их не ждут ужасы войны, и эти небритые физиономии не будут лежать в кровавом подбое со смертными гримасами на лицах. По крайней мере, не на этой войне.

      В генеральской землянке Юлиуса встретил запах давным-давно заматеревшего полковника Николая Полько, и сам полковник, который славился геометрически-идеальным пузом и привычкой везде появляться с трубкой. В этот раз над пароходом-Николаем тоже стояло облако густого дыма. Увидев старшего по званию, Полько вскочил, задев стол животом, и примял рукой фуражку.

      – Вольно, Николай, – кивнул товарищу Юлиус, – что там?

      – Все по-старому. Докладики. Вроде, не кипят, – Николай помахал небольшой пачкой донесений.

      – У тебя вечно не кипит, давай сюда.

      Генерал-майор, хоть и был молод, знал, что, первее всего, нужно завоевать авторитет подчиненных. Юлиусу повезло: недостаток возраста компенсировала хромота, заработанная на полях сражений, и суровое боевое прошлое, буквально написанное на сухом лице. От переносицы в сторону обоих глаз расходился глубокий шрам, правую половину физиономии перетягивали ожоги, а левое ухо превратилось в потасканный лоскут, словно его драли крюками. Осталось добавить ко всему гипнотический командирский тон, и вот даже полковник Полько, перегнавший мужчину лет на десять, беспрекословно слушал «выскочку в генеральских погонах».

      Проследовав в свой закуток, он достал бумагу и ручку. Генералу предстояло написать еще одно послание, однако, уже в качестве обычного человека, Юлиуса. Без всяких вычурных добавок. Мужчина уперся взглядом в промерзшую землю, – начинать письма, в отличие от донесений и приказов, всегда было весьма трудно. Как минимум, у них не бывало понятных порядковых номеров. Юлиус последовательно зачеркнул в мыслях «дорогую», «солнечную» и даже «родную». Подумав еще немного и постучав по грубому столу ручкой, он решил начать так:

      «Аянта!

      Не знаю, доходят ли до тебя мои письма, но даже призрачная надежда на это заставляет меня продолжать. Честно говоря, я писал, даже если бы знал, что не доходят.

      Не буду сразу тебя морочить своими эмоциональными внутренностями, расскажу о насущном. Уже несколько недель как на фронте, но тут, знаешь, спокойно. Зато не до жути. Подробностей рассказать не могу, но, если вдруг будешь за меня волноваться – не надо. Я за себя постоять смогу, а, если нет, то высшие силы управят.

      Опять отвлекаюсь, но поделать с собой не могу ничего. Да и не хочу. Что еще тебе рассказать: тут чертовски холодно, даже для нас, привыкших к крепким (правда, редким) морозам. Сурово – вокруг один только лес, огромный, старый. И красиво, очень живописно даже зимой. Понятно, почему многие наши художники стремились поработать на просторах республики.

      За дело душа у меня спокойна, люди рядом хорошие, пусть и без недостатков. Однако, как ты знаешь, и я не святой, так что…

      Со мной тут Николай Полько, помнишь Полько? Кажется, знакомил вас на одном из тех помпезных монарших приемов. Он усатый, с трубкой, служит полковником, рассказывал тебе тогда истории про гусей или что-то в этом роде. Если бы в армии служили одни Полько, я был бы за нее более спокоен.

      Новостей у меня больше нет, поэтому снова спрошу: как