Если у вас нету тети. Наталья Комарова

ем своей новенькой Тойоты с работы домой, когда мне позвонила подруга детства. Это было странно. Мы особо не общаться после того, как я, закончив школу, уехала из Пятигорска учиться в Москву. Правда, наши родители всегда дружили. Они поддерживали связь и после того, как мои отец и мать переехали в Москву вслед за мной. Я ответила на звонок по громкой связи.

      – Привет. Это Света. Извини, что я тебе ЭТО сообщаю. Наташа умерла.

      Я замерла в недоумении. То, что ее сестра умерла, это, конечно, трагедия. Но почему Света сообщает мне это таким многозначительным тоном?

      – Она лежала в больнице, ей сделали операцию. Что-то по гинекологии. Она не пришла в себя после наркоза.

      До меня стало доходить. Речь не о ее сестре, речь о моей тете, которую тоже звали Наташа. Я свернула и припарковалась на ближайшем свободном месте. Света выразила свои соболезнования и пообещала прислать смс с телефоном Ирины – старой знакомой тети, которая организует ее похороны. Уже послезавтра.

      – Еще Ирина просила передать… Наташа написала завещание… И вас там нет. Тебя и твоего папы. Извини еще раз.

      Света отключилась, а я так и осталась сидеть в припаркованной машине, уже не замечая красоты догорающего осеннего дня.

      Предполагала ли я, что так будет? По правде сказать, да. Последние полгода мне не раз приходила мысль, что Наташа может умереть и оставить все свое имущество кому-то другому. В такие моменты я спрашивала себя, готова ли я пробиваться через стену, выросшую между нами за эти годы, ради наследства? И раз за разом отвечала на этот вопрос отрицательно. Но при этом я ощущала какую-то тоску.

      Я включила в ю-тьюбе знаменитую песенку «Если у вас нету тети» и прослушала ее раз двадцать. Мотив был неуместно веселым для такого момента, но я продолжала вновь и вновь нажимать на кнопку повтора. Раньше я удивлялась словам этой песни. Понятно, что можно выбрать иметь ли друга, дом или жену – все остальное, про что поется в этой песне. Но тетю? Ведь тетя или есть или ее нет – это от человека не зависит. Теперь мне стало понятно. Теперь мне надо было выбрать.

      Еще мне стало понятно, по чему я тосковала, когда вспоминала тетю эти полгода. Я тосковала по моментам, когда она была рядом…

      В то время, когда Наташа появилась в моей жизни, я совсем не знала, кто я. Я знала, какой хотел видеть меня отец. Где-то у меня до сих пор лежит выцветшая фотография – худая, неловкая, двенадцатилетняя девочка в очках и с хвостиком сидит рядом с отцом. Мы тогда отмечали Новый год, но мне стало скучно за праздничным столом с родителями и соседями, и я пошла в свою комнату решать задачи по математике. Прорешав кучу примеров, я наткнулась на особенно сложный и пришла к отцу посоветоваться. На фотографии он сидит в кресле, а я примостилась рядом и показываю ему свою тетрадь. Отец сияет – его дочь такая, какой он хочет ее видеть. Прилежная отличница, которая занимается даже в Новогоднюю ночь.

      В обычные дни отец с утра до ночи пропадал в подвале, где ремонтировал телевизоры и магнитофоны, чтобы как-то заработать на жизнь. Отец дослужился до капитана ракетно-воздушных войск и вышел в отставку, после того как мы вернулись из Германии, где прожили пять лет в военном городке. Правда, там он руководил небольшим телецентром и тоже постоянно возился с телеоборудованием. С техникой ему всегда было проще, чем с людьми. Я видела отца лишь изредка за ужином. Обычно он молчал, по военной привычке быстро и сосредоточено поглощал еду и уходил. Я не успевала придумать, о чем бы заговорить.

      Еще я знала, какой не хотела видеть меня мать. Когда я приходила со школы, на кухне меня всегда ждал обед. Но я не должна была шуметь, как-либо беспокоить мать или лишний раз заходить в ее комнату. У нее болела спина, ей было тяжело ходить, и месяцами она почти не вставала с кровати. Вначале приходила медсестра и делала ей обезболивающие уколы, потом уколы стал делать отец. Но мне казалось, что причина того, что мать замуровала себя в своей комнате, была не в болях в спине. Я все думала о том времени, когда видела мать другой. Тогда я была еще совсем маленькая, и по дороге домой из детского сада мы с матерью нередко заходили в гости к дяде Леше. Я не помнила его лица, помнила только, что от него веяло весельем и дерзостью. Он включал на полную громкость магнитофонные записи Высоцкого и разрешал мне прыгать на диване – и то, и другое было для меня диковинкой. Я пользовалась случаем и самозабвенно скакала, испытывая на прочность диванные пружины, подпевала хриплым напевам барда и радостно смотрела на смеющуюся и увлеченно болтающую с дядей Лешей мать. Потом визиты к дяде Леше прекратились. Меня не оставляло ощущение, что это как-то было связано со мной. Что, если бы меня не было, мама бы продолжила ходить к дяде Леше. А я как-то этому помешала. Хотя может это была всего лишь детская фантазия. У матери могли быть и другие причины для депрессии. После возвращения из благополучной Германии, вступающей в Западный мир, откуда они с отцом привезли спутниковую антенну и плоский телевизор, в родном Пятигорске ее ждали очереди за хлебом и масло по талонам. А еще превращение из социально активной и хорошо зарабатывающей женщины в безработную, полностью зависящую от мужа. Но тогда