ПТУшник. Иннокентий Белов

хорошие парни, которые все в белом, а им закладная на мою душу ни к чему.

      – Значит, мое старое тело там и лежит, а вот душа как-то переместилась в меня прежнего, лет так на, – я долго считаю годы и потрясенно подвожу итог, – на сорок лет назад…без пяти месяцев…

      Почему именно на такой срок я переместился?

      – Кстати, это еще очень хорошо, что именно на такой срок, – понимаю я про себя полезность знания прежней жизни. – Скоро время выбора будущей профессии, который зависит только от меня, а он теперь не останется прежним. Вернулся бы я в тело четвероклассника и еще четыре года с половиной ходил бы с взрослыми мозгами в школу, сидел за партой с другими детьми. Страшно себе такое прозябание даже представить. Перелетел бы на те же четыре года вперед и возможность выбора пропала бы совсем, осталось тогда только заканчивать военно-морское училище.

      Ну, или отчислиться на третьем курсе, как я тогда размышлял и прикидывал, потом дослужить на флоте срочную и здравствуй, свобода!

      Году где-то в восемьдесят седьмом – восемьдесят восьмом, там еще время есть что-то придумать.

      Я наливаю из чайника всю кипяченую воду в чашку и выпиваю ее, что-то горло совсем пересохло, потом наливаю просто из-под крана воду в чайник, обратно ставлю греться на газовую плиту. Знакомых пятилитровых бутылей с артезианской водой в продаже я теперь не скоро увижу на полках супермаркетов.

      Да и до них еще лет двадцать придется подождать.

      Поднимаю вторую газету и это, конечно, местная городская сплетница под громким названием "Маяк прогресса" за вторник, двадцать девятое декабря восемьдесят первого года.

      От пережитых только что потрясений и невероятных открытий на голодный желудок мне вдруг очень захотелось поесть, я осторожно открываю шумно лязгнувший дверцей холодильник.

      – Так, Новый год недавно прошел, судя по всему. Оливье еще есть, половина большой миски. Селедка под шубой – немного осталось, – и я вытаскиваю посудину, где осталось небольшая часть блюда, моего любимого по прошлой жизни.

      Хлеб находится в деревянной лакированной снаружи хлебнице. Ее я помню, а вот вкус того черного уже давно забыл.

      – Настоящий хлеб, теперь такого не купишь в Питере, если только в Нарве есть что-то похожее, – размышляю я, пережевывая селедку и обильно закусывая ее ломтями черного.

      В Нарву я ездил последние пять лет постоянно и хорошо разбираюсь, что там есть и чего нет. Чертовы эстонцы умудрились сохранить гостовскую советскую рецептуру, улучшили и упростили ее, наверняка, с современными технологиями. Теперь производят в огромном количестве и приличном качестве продукцию недавних оккупантов и продают им же с хорошей прибылью.

      Съедаю все, что осталось на тарелке, потом вынимаю круглую, глубокую миску с маринованными грибочками и их тоже уплетаю все.

      – Ну, чего мне переживать? – еще раз повторяю я фразу. – Всяко лучше очнуться молодым и оказаться живым в прежнем теле. Чтобы пройти заново свою жизнь с немалым багажом знаний