Позывной «Курсант». Евгений Прядеев

вариант – попытаться выяснить, где нахожусь. Хотя бы это. А дальше – уже соображать по ситуации.

      – Эй, пацан… пшшш… – Позвал я тихо одного из соседей, пока мы заправляли свои постели.

      Выбрал самого скромного, спокойного на вид. Хотя, это было вообще не просто. Контингент, конечно, в спальне собрался… Несмотря на юный возраст, некоторым клейма негде ставить. Глаза у всех злые, хитрые. Ощущение, будто так и смотрят, что бы скомуниздить да кому люлей навешать.

      Пацан, на которого я сделал ставку, покосился в мою сторону с сомнением. Видимо, ночные события оставили неизгладимый след в его душе.

      – Поди сюда… – Я поманил бедолагу пальцем.

      Он оглянулся испуганно на остальных, но решил, наверное, не перечить психу. Ибо сложно назвать нормальным человека, который несколько часов назад пытался отгрызть половину щеки врагу.

      В общем, от этого тихони я узнал, что находимся мы… В 1938 году!

      – Извини… можно ещё раз?

      – Сейчас 1938, октябрь. – Повторил Степан свою нелепую фразу. Оказывается, так его звали. Стёпа.

      И я бы даже посмеялся. Только ни черта не смешно. Пацан говорил уверенно. Я прекрасно видел по его поведению, он не шутит. Это не прикол такой. Он верит в информацию, которую сейчас доносит мне.

      – Ну, да… – Я уставился в одну точку, переваривая услышанное.

      Можно предположить, что меня каким-то образом поместили в психушку, а этот Степа – обычный сумасшедший. Поэтому несет полный бред. Мало ли, в жизни бывает всякое. Но… Тело. Тело всю ситуацию ставит с ног на голову. Конкретно тот факт, что оно не мое.

      – А это… – Я мотнул головой, намекая на окружающую действительность. На комнату, подростков и все остальное.

      – Что это? – Не понял моего вопроса пацан.

      – Ну, находимся мы где вообще?

      Лицо Степана вытянулось еще сильнее. Он явно начал переживать за свою сохранность, а точнее за целостность щек. Решил, наверное, у меня приближается очередной приступ неадекватности, раз я не соображаю, где нахожусь.

      – Так детский дом это… Ты чего, Алеша? Живешь тут последние девять лет. И я тоже. Нас в один год привезли. Только тебя, по-моему, из колонии этого… Макаренко! Да. А я сразу сюда попал.

      – Кто? Я? Ааа… ну, да… – Сначала хотел возмутиться, мол, какие, блин, девять лет. Но потом вспомнил, речь не совсем обо мне.

      – Ладно… пойду… А то скоро жрать позовут… – Степан бочком попятился от меня в сторону своей постели.

      Видимо, мысль о внезапном сумасшествии товарища не оставляла его в покое.

      Я молча заправил «кровать», а потом, под шумок, пока пацаны начали бурно спорить и на меня внимания не обращали, выскользнул из комнаты.

      Мне нужно было зеркало. Любое. Хоть самое маленькое. Имелось огромное желание рассмотреть себя. Непосредственно – физиономию. Дабы наверняка убедиться, что-то пошло в моей жизни не так. Это, конечно, уже несомненно, но я должен все-таки увидеть своими глазами.

      Оказалось, далеко ходить не надо.

      Зеркало, конечно, не обнаружилось, но