Маша, очнись!. Мария Русанова

да я тут по-королевски», – развязно перебил он воркование в телефоне. Разве так можно с мамами?

      Потом мальчик с щелчком закрыл телефон, и я вспомнила блондинку в розовом по телевизору, которая делала так же. «Гламурщина», – всегда говорила мама, но смотреть не переставала.

      «Ты кто такая? Тебя не было на подготовке к школе», – сказал мальчик.

      «Так меня мама…» – начала лепетать я, но он перебил. Видимо, он со всеми так делал.

      «Кто твоя мама?» – спросил мальчик.

      «Она играет в оркестре – лучшем в Москве. На пианино», – моя гордость перебила волнение, и я уже думала, что первый школьный разговор получится отличным.

      «Чему тебя твоя мама научит? Бренчать? На уроках мы таким не занимаемся. Ты про парные согласные что-то слышала?» – он стал язвить.

      «Мальчик, я сама все учу, а к мамам с уважением надо!» – я попробовала съязвить в ответ.

      «Я не просто мальчик, я Паша. А ты будешь самой глупенькой у нас в классе и вообще никого тут не знаешь. Я закончил», – Паша хлопнул ладонями у меня перед носом, толкнул в плечо и ушел.

      Тут во мне что-то сорвалось. Я вышла из класса, дрожащими губами пыталась у всех спросить, где туалет, но никто меня не понимал. Все поджимали подбородок к шее, поднимали брови и уходили. Туалет я нашла сама и там разревелась.

      «У тебя что случилось? Ты ударилась?» – в туалет зашла чья-то учительница.

      «Я слишком много чувствую», – ответила я.

      Тогда учительница посмотрела на меня пару секунд, тоже подняла брови и ушла.

      Первый настоящий взрослый день полетел в тартарары, и казалось, что теперь назад дороги не было.

      Лес

      1 класс, 2 сентября, вечер

      Попасть в Лес я могла пока только из дома, пока мама готовила: для этого надо было лечь, закрыть глаза, посчитать вдохи и выдохи примерно минуту, и Лес приходил.

      Обычно он щекотал щеки, смеясь, тыкал ветками в живот, но сегодня все понял и показал мою любимую поляну с озером. Признаться, эту поляну я взяла из Владыкинского ботанического сада, но переделала ее под себя: убрала людей и зажгла вечно теплое майское солнце.

      Я легла на землю, как всегда, понюхала почву. Укрылась мховым одеялом, закрыла глаза во второй раз – уже в другой реальности – и молча лежала так с час. Солнце прыгало с одного века на другой: это значило, что наверху летали птички. Я слышала их песни – через клювики играл Моцарт. Я стала подпевать в ответ. Лес старался развеселить меня, и у него это получалось.

      Отдохнув, я встала. Рядом ждало мое любимое дерево. Оно явно было больным, с наростами, и я даже не знала его названия, но каждый раз воровато оглядывалась, хоть людей и не было, подбегала и целовала его щеками, лбом, веками и животом, распластав руки. Дерево пульсировало в ответ, но я не брала слишком много: не хотела высосать из него все силы, а ведь дерево ответить не могло, потому нужно было вовремя останавливаться и уходить.

      Вдали уже ждала знакомая фигура – конечно, папа. Он светился и вместе с солнцем грел меня, сидел спиной ко мне