За Христом. Архимандрит Варсонофий (Подыма)

моего родного города и всего юга империи.

      Вокруг собора могилы героев Очакова, убитых 6 декабря (с.с.) 1788 года при штурме этой крепости турок. Знали герои, что великий святой Николай в свой день поможет им. Не знали они, что верфь на реке Ингул Потёмкин назовёт «Николаевым», и мой родной город навсегда попадёт под защиту святого.

      После херсонской слякоти Москва встретила меня обильным снегом. Я помчался на самые известные кладбища – Новодевичье и Ваганьковское. Классная эпитафия: «УВИДИМСЯ ТАМЪ». Это точно. Вся в цветах могила клоуна и актёра Юрия Никулина, но кто-то в бронзовые пальцы скульптуры окурок всунул (целую сигарету пожалел?). Удел всех лицедеев грустен, даже всеми любимых.

      Чёрно-белый бюст гонителя Церкви Хрущёва весь обгажен воронами. Что ж, и это знаково.

      Ваганьковское кладбище более «тёплое». Долго стоял у Высоцкого. На могиле Есенина пьяный профессор литературы кричал мне: «Он не повесился! Убили его!» Почему же от могилы поэта тянет адским холодом, как и от самоубийцы Маяковского? Стихи последнего о сифилисе мы украдкой читали на перемене в 10 классе.

      Москва-Салоники: впервые в жизни летел самолётом – праздник детской души. Столица Македонии встретила меня запахом субтропиков, +19 и русской речью проституток. На вокзале искушение: подошёл автобус до Афин, а враг мыслишку подкинул: «Ты же историк. Успеешь на Афон. В столице Греции посмотри Акрополь, Парфенон…» Меня не Афина-Девственница ждёт в Парфеноне, а Пресвятая Дева Мария на Афоне!

      Вот и автобус до Уранополиса – «города неба», а значит, за ним то, что над небом. Сердце забилось быстрее, когда кораблик «Скоропослушница» подвёз нас к зелёным куполам и башням обители спасителя моей мамы – св. Пантелеимона. Там-то я и увидел наяву сон из моего детства: спины монахов в полумраке у освящённого маленькой лампадой образа Богородицы. На Афоне было много чудес…

      На Святой Горе в любой обители выличайшая любовь. Такую любовь я пытался создать в Свято-Григорьево (Бизюковом) монастыре в 1997-1998 годах, но тщетно. Дали мне и ещё двум монахом святое послушание: капать в бутылочки с маслом капельки мира от главы целителя Пантелеимона. Вначале был трепет благоговения, потом привык. Говорю монахам: «Ты давай фунфырики, ты елей наливай, а я миро капать буду». Конвеером дело быстрее пошло, я себя в уме похвалил, да вдруг бутылочки из рук посыпались. Зашедший в этот момент к нам отец Исидор сказал на это: «Что, отче, тщеславная мысль посетила?» Отправили меня бельё гладить.

      В обители ночью меня призвали читать шестопсалмие. Волновался так, будто в первый раз его читал. Во время Честнейшей я на колени встал, а тут какой-то старичок-схимник мне коврик под колени даёт. Это был схииеродиакон Илларион (Дзюбанин) – старец известный. Он, как и мой папа 1924г.р.; воевал, как папа. Только в 1950 году папа на маме женился, а он в монастырь ушёл. Меня в свою келью позвал, хотя тут это не принято. Попросил молиться за своих усопших (* мой папа в 1996м умер, а о. Илларион – в 2007 году, 2021г.).

      Целый день я молился в костнице обители, сидел на стасидии, которой лет 200, и говорил глазницам черепов: «Братики, помяните меня