Прямо под сердцем. Анна Веммер

непроизвольно сжимается сердце. Обычно уложенные крупными волнами волосы собраны в небрежную косу, на лице ни грамма косметики, а под глазами залегли темные круги. Она кутается в плащ, как будто ей холодно, и мне нестерпимо хочется ее обнять. Вдохнуть знакомый запах духов, которые я же для нее и выбрал, пообещать, что все будет хорошо. Что она переживет, и однажды встретит мужчину, который ее полюбит. Который захочет от нее детей.

      Вряд ли она сейчас примет объятия от меня.

      – Как ты? – Голос хриплый и неровный.

      – Нормально.

      А у нее бесцветный. Уставший.

      – Как себя чувствуешь?

      – Нормально.

      – Как все прошло?

      – Не знаю, я попросила общий наркоз.

      – Хорошо, я доплачу.

      – Я оплатила с кредитки. Все равно ее оплачиваешь ты.

      – Что-нибудь нужно?

      – Я хочу спать.

      – Помочь тебе?

      – Да. Не приближайся ко мне. Забудь о моем существовании.

      Она вскидывает голову и оказывает меня презрением.

      – Можешь выбросить меня на улицу, забрать квартиру или что там осталось от родителей, мне плевать. Я не собираюсь делать вид, что все в порядке. Да, у нас был уговор. Да, я сама виновата, что на него согласилась. Я сделала все, что ты от меня хотел, надеюсь, ты хорошо развлекся.

      – Я не развлекаюсь, Полина. И не собираюсь выбрасывать тебя на улицу. Ты права, мы слишком сблизились, и теперь тебе больно. Я исправлю эту ошибку. И хочу, чтобы ты походила к психологу.

      Она протискивается мимо меня на лестницу.

      – Катись к черту вместе со своим психологом. Сам к нему ходи.

      Ее отчаянную злость можно почувствовать. Она накрывает меня волнами вместе со страхом и обидой. Теперь этот дом – не убежище от внешнего мира, грозившего пережевать ее и выплюнуть. Это место, где никогда не будет безопасно и хорошо.

      – Отдыхай. Если что-то понадобится, пиши.

      Я долго смотрю ей вслед, даже когда шаги уже стихают где-то в недрах дома. И почему-то вместо облегчения ощущаю тучи, сгустившиеся над головой. Низкие, черные. Готовые вот-вот обрушить свой гнев.

      Сегодня я не рискую уехать в офис, остаюсь работать дома. Но вместо того, чтобы заниматься делами, напряженно вслушиваюсь в тишину, жду, когда Полина проснется. Несколько раз я осторожно заглядываю в ее спальню. Девочка спит, свернувшись клубочком, хрупкая и беззащитная. На тумбочке стакан воды и блистер с таблетками обезболивающего, так что ничего удивительного в ее сонливости нет.

      Наконец я и сам отрубаюсь прямо в кресле, бессонная ночь все же догоняет адской усталостью.

      А просыпаюсь от детского плача. Он раздается во сне, конечно, и для большинства напоминает лишь о долгих перелетах в компании орущих младенцев. Но я чувствую, как тьма тянется ко мне из всех углов огромного безжизненного дома.

      Не могу сопротивляться. Не могу заставить себя забыть о Полине. Она – единственное, что стоит хранить. Единственное, ради чего я еще готов продолжать жить и работать.

      Но когда я вновь заглядываю в ее спальню,