Вспомни меня, когда увидишь первый снег. Ника Казанская

ведь при нем в доме никто не говорит о его болезни. Они делают вид, что все хорошо, но это совершенно не так.

      – Несколько месяцев. Не больше полугода, – без интереса сказал Лиам, словно эту фразу он повторяет каждый день и настолько к ней привык, что она уже не вызывает никаких эмоций, кроме пустоты.

      «Сейчас конец ноября. Значит, как растает снег…»

      – И как ты себя чувствуешь? Хочешь об этом поговорить?

      Лиам отрешенно на меня посмотрел, будто на сумасшедшую.

      – Ты очень странная, Миллер. Зачем ты это спрашиваешь?

      – Просто так, – изумленно ответила я, не понимая его вопроса.

      – Никто и никогда не интересуется моим состоянием просто так. Либо ты врач, либо кто-то из моей озабоченной семейки, однако ни то, ни другое тебе не подходит.

      – Может и так, но ты и сам не такой, каким кажешься на первый взгляд. Я все никак не могу понять, что в тебе изменилось?

      Лиам задумчиво ковырял пальцем деревянные доски скамейки. Какое-то время он молчал, и я уже подумала, что он не знает ответа на вопрос.

      – Во мне ничего не менялось. Я был таким всю жизнь. Изменилось твое отношение ко мне, когда ты узнала, что я смертельно болен. Именно поэтому я не хочу пускать таких, как ты. Вчера ты тоже была другим человеком, потому что твой взгляд не был пропитан скорбью и сочувствием. Ты была обычным человеком, общающимся с таким же нормальным мной.

      – Наверно, мы оба изменились.

      Лиам ухмыльнулся, будто выиграл в крупном споре, в конце оказавшись правым, но не показывая своей радости.

      – Ты ненавидишь, когда люди тебе сочувствуют. Когда принимают твою слабость, верно? – Он неопределенно пожал плечами, будто ему это и не интересно. – Ты считаешь, что сможешь справиться со своими проблемами сам, и не терпишь, когда кто-то тебе пытается помочь. Ты настолько закрылся ото всех людей, что уже не видишь, что вокруг тебя не осталось ничего, кроме твоего пустого одиночества. Да тебе и все равно, главное, что ты один и никто тебе не помешает упиваться своим горем. Но у всего есть последствия, и ты пожалеешь, когда будешь умирать в одиночестве.

      Выражение его лица изменилось. Он сжал губы так, что от них осталась одна тонкая полоска, стиснул кулаки, и тихий треск досок заставил меня вздрогнуть. Лиам перевел взгляд на меня, внезапно совершенно спокойный.

      – А ты не так глупа, какой кажешься. Любишь указывать людям на их слабые места, а что из себя представляешь ты? Неужели справляешься со своими проблемами, или уже давно в них утонула? Так ли просто тебе дается принимать чужую помощь? Или ты вовсе никого о ней не просила? – Лиам внезапно встал со скамьи и не спеша направился в сторону дома. – Думаю, нет смысла продолжать этот бессмысленный разговор.

      Я заправила выбившуюся из-за ветра прядь волос за ухо. Мой взгляд метался в разные стороны, будто пытался найти выход. Будто еще можно что-нибудь сделать. В груди разрасталось странное чувство паники и обиды. Несмотря на закрытость Лиама и его местами грубый характер, что-то в нем меня непреодолимо манило. То ли его выражение лица, когда он о чем-то