Первый русский самодержец. Николай Гейнце

камня и пышными сборчатыми рукавами с бисерными нарукавниками и зеленый бархатный сарафан с крупными бирюзами в два ряда вместо пуговиц облегали ее пышный стан; бусы в несколько ниток из самоцветных каменьев переливались на ее груди игривыми отсветами, а перстни на руках и красные черевички на ногах с выемками сзади дополняли этот наряд.

      Девушки кинулись к ней навстречу, окружили ее и повели к старушке, припевая всем хором:

      Шла девица-голубица,

      Свет наш, Настенька,

      По крылечку, по тесову

      Да по коврику.

      Она шла, переступала,

      Приговаривала:

      Как роскошно, как богато

      Здесь у батюшки;

      Как приглядно, торовато

      У родного мне.

      Славно птичке поднебесной,

      Резвой ласточке.

      Порхать по полю чистому,

      По зеленому,

      Красоваться, любоваться

      Светлым ведрышком,

      Быстро виться, расстилаться

      По поднебесью.

      Так и Настеньке таланливой

      Быть век девицей

      Притаманней и привольней,

      Чем молодушкой!

      Вдруг откуда ни возьмися

      Да на встречу ей

      Идет молодец красивый

      Словно писаный.

      Ясноокий и румяный,

      Кудри черные.

      Он приветит ее речью

      Сладкогласною:

      Ты куда, моя девица,

      Настя-звездочка?

      Воротися, дай мне руку:

      Я твой суженый!

      Хорошо тебе, раздольно

      В отчем тереме,

      А с милым другом милее

      Жить по бедности.

      Мы согласно и советно,

      По любовному,

      Не увидим, как промчатся

      Годы многие.

      Настя дрогнула, смутилась

      И потупилась;

      Ее щеки жаром пышат,

      Разгораются,

      Ретивое бьется сильно,

      Колыхается;

      Словно сладкий мед вливают

      Речи молодца,

      И разнежася вздыхает

      Тяжко, сладостно;

      Исподлобья и украдкой

      На него глядит

      И с стыдливою ухваткой

      Говорит ему:

      Суженый, возьми девицу, —

      Полюби меня.

      И сверкнула на ресницу

      Жемчугом слеза.

      В то время, когда девушки приветствовали невесту этой песнею, она была в объятиях своей матери и, слушая с удовольствием приятные для нее напевы, скрывала на груди Лукерьи Савишны свое горящее лицо. Затем, как бы очнувшись, она начала целовать поодиночке своих подруг.

      – Что это?.. На дворе уж давно вечер, а жениха нашего все нет. Да и отец что-то запропал на вече. Ну что ему там делать с ранней зари да доселе. Ведь всех не перекричать, – сказала старуха-мать.

      – Уж не приключилось ли ему что недоброе? – заметила дочь, не спуская глаз с окошка.

      – Кому, – спросила мать, смеясь, – отцу или жениху? Кто для тебя дороже?

      Настя