Добренькая, или Замаскированный урод. Ольга Александровна Никулина

ее среду. Все здесь на своем месте, все спасены, а она одна вся грешная такая, ничего не понимающая, погубленная душа…

      Неожиданно у нее закружилась голова, в глазах появились желтые пятна. Неужели она упадет в обморок? Еще этого не хватало… Лелю бросило в жар от страха за саму себя. Только не обморок! Только не это!

      В это время священник закончил бубнить, но Леля уже ничего не соображала, она щипала себя за руки, чтобы предобморочное состояние оставило ее. На лбу выступила испарина, она пошатнулась, толкнула бабку, и упала бы, если бы рядом стоящие люди не подхватили ее. Словно в тумане, она слышала голоса, кто-то под руки повел ее к скамейке. «Это Бог ее наказал!» – донеслись до ее слуха чьи-то слова. Наверное, бабкины. «Хватит вам! Ей просто плохо стало! Здесь очень душно», – возразил приятный голос молодой женщины.

      Лелю усадили у самого выхода на скамейку, прислонили спиной к стене, кто-то принес воды. Слабость отступила, в глазах прояснилось. Леля снова почувствовала себя уверенно. Она посмотрела в сторону свечного ящика, там активно шла торговля. Сердобольные женщины, увидев, что ей полегчало, оставили ее.

      Торопиться с уходом Леля не стала. Ей хотелось окончательно прийти в себя. Она сидела, слушала хор, вдыхала запах ладана и больше не чувствовала себя в западне.

      Хор перестал петь, а на амвоне появился священник. Он громко и четко начал говорить проповедь. Не услышать его было невозможно, и Леля невольно слушала его. Он обличал людей в равнодушии друг к другу.

      – Что толку от ваших молитв и постов, если вы едите друг друга поедом?! – вопрошал он. – Вы ненавидите друг друга, не замечаете тех, кому нужна ваша помощь. Человек упал с сердечным приступом, и все мимо идут, думают пьяный, и тот умирает. А сколько детей без родителей растет по детским домам? А бомжей сколько на улицах? Все предпочитают спокойно жить, не замечая страданий людей вокруг себя…

      «Неправда! – подумала Леля. – Я всегда замечаю всех несчастных и чем могу помогаю».

      – Разве мы имеем здесь что-то свое? Ничего у нас нет! Все наши вещи, дома, машины – все это во временном пользовании! – продолжал священник. – А мы жалеем все это временное для несчастных. Если хотя бы некоторые из нас усыновили по сиротке, то у нас совсем не было бы детских домов. Если бы мы помогали бомжам, то и бомжей бы у нас не было! А животные? Бедных собак иные лучше расстреляют, да потравят вместо того, чтобы простерилизовать божью тварь. Мы все живем животной жизнью. Пьем, едим, смотрим телевизор, балуем себя лакомствами, и не хотим выходить из этой духовной спячки, предпочитаем не замечать ничего вокруг. А вокруг многие, очень многие нуждаются в помощи.

      У Лели в душе росло возмущение. Почему этот священник обличает тут всех подряд в черствости? Как будто все вокруг злые, черствые и равнодушные. Совсем нет! Она видела много людей в своей жизни, которые не могли пройти мимо несчастных. Этой зимой, например, она собственными глазами видела, как парень с девушкой вызвали скорую помощь одному парню, который перебрал на Новый год и валялся