Приют гнева и снов. Карен Коулс

красота ушла с молотка, – дребезжит она, – за златом набитый кошель…

      До высокой ноты ей точно не дотянуться.

      – Замолчи! – Я стучу ей в стену. – Ты даже слов не знаешь!

      – Птичка-певунья в золотой клетке…

      – Хватит! – Продолжаю молотить кулаками по стене, но пение продолжается как ни в чем не бывало. Чтобы хоть немного ее заглушить, начинаю петь «Апельсины и лимоны»[3]. Я стараюсь петь как можно громче и на последних строках уже перехожу на крик.

      – Со свечкой в кровать я тебя провожу. Острым мечом я должок твой взыщу…

      Какое-то время тишину не нарушает ничто, а потом начинаются рыдания. Да она окончательно спятила…

      – На что ты кричишь?

      За моей спиной стоит Слива. Она уже закрыла за собой дверь, а я и не услышала. Мои руки дрожат при мысли о том, как долго она могла здесь стоять.

      – Больная из соседней палаты все не унимается и поет, – отвечаю я.

      – Из соседней палаты?

      – В той комнате. – Я указываю на стену. – Там.

      Она пристально смотрит в стену и хмурится.

      – Ну так там только чулан с метелками.

      – Значит, она в том чулане, да?

      Слива кивает с полуулыбкой и напевает «Апельсины и лимоны».

      – Мы часто пели ее, когда я была малышкой. – Она кладет на стол чашку и печенье. – «Сент-Мар-тин все звонит: свой фартинг мне неси!»

      Это всего лишь завтрак. Нет никакого повода для такой дрожи, совершенно никакого.

      Уходит она, лишь добравшись до строки «Теперь звонит Степни-и-и». На этот раз она точно вышла – слышно, как ее пение разносится на весь коридор.

      Я прижимаюсь ухом к стене. Это та больная так громко дышит? Кто-то дышит. Может, она сейчас точно так же прижимает ухо к стене, как и я? При этой мысли я отскакиваю от стены, только подумать, что ее ухо так близко от моего!

      – Я знаю, что ты в чулане для метел! – кричу я. – Они знают, где ты прячешься!

      Она снова ударяется в слезы, рыдает так, будто ей сердце разбили, и нет конца ее слезам. Ненавижу эти рыдания. Ненавижу.

      Подбородок застает меня врасплох, когда я снова разглядываю рощу вдалеке.

      – У тебя сейчас сеанс гипноза, – говорит она. Наверное, мои глаза округляются, потому что она добавляет: – Сегодня четверг.

      Я сажусь на тот же стул с изогнутыми подлокотниками. Подбородок устроилась за моей спиной. Ей ничего не стоит сомкнуть руки вокруг моей шеи и задушить меня. Готова поспорить, она думает об этом. Буквально чувствую, как эти мысли волнами поднимаются в ней.

      Диамант указывает ей на стул возле стены.

      – Прошу вас, садитесь.

      Может, он тоже угадывает ее мысли, как и я. Мы с Диамантом настроены одинаково. Мы оба понимаем такие вещи.

      Диамант делает какую-то запись в бумагах, переворачивает страницу.

      – Предлагаю сегодня ограничиться небольшим сеансом гипноза.

      От одной мысли об этом меня бьет дрожь. Что бы ни произошло тогда, оно было достаточно ужасным, чтобы

3

Oranges and Lemons – детский стишок, широко известный в Британии, первые печатные экземпляры относятся к 1744 году. В нем перечисляются колокола старинных церквей вблизи лондонского Сити, звон каждой напоминает о денежном долге, который в итоге кредитор взыскивает собственным мечом с головы должника.