Четыре тетради (сборник). Константин Крикунов

на завтрак и молочным поросёнком под ананасами на ужин, но весь день поют одну песенку – уг у – уг у – угу – на разные лады. Проклянёшь всё! убежишь, пиная поросят, разливая кофе и чай, скользя на ананасах.

      – У меня в детстве на стене висела картинка, на ней была нарисована битва героев со львами. Герои на лошадях, а львы прыгают и рвут их всех зубами и лапами. Так и не знаю, чья картина. И кого спрашивал, никто не знает.

      – Пошли купаться, сочинитель.

      – Холодно уже.

      Серая река утекает за край земли, серая птица летит по серому небу.

Гостиница

      Луна была полной. Летели дырявые облака. В парке ухала праздничная дискотека. Над Булыжной площадью качался почётный гражданин, и тень его ходила по площади, как маятником Фуко. У вечного огня грелась старуха и двигала языками пламени.

      Из парка вышла девочка.

      – Если я мало выпью, я буду плакать. Если много выпью – буду танцевать, – сказала она и пнула стёклышко, а окна двухэтажного роддома за ее спиной казались большими электрическими крыльями.

      В этом доме я родился.

      Шёл снег, снежные хлопья ложились на подоконник и с лёгким ветром улетали вверх. Мама говорит, что это её утешало.

      – Здравствуй.

      Груша, легко прошла сквозь – не мимо меня, повернулась, пока был ослеплён.

      Комната была похожа на комнату, в которой ощипали жар-птицу.

      Кружились перья, золотые стрелы и плоскости били в щели рассохшихся ставен, лежали на стенах, на скомканной простыне и синей обложке книги.

      «On ne peut fxer le soleil qui resplendit dans les cieux, Lorsqu’un vent passe et en ramène la pureté», – библия на французском, стандартная комната стандартной фабричной гостиницы: железный крест, тумбочка, ночной горшок под кроватью, дверь с жестяной накладкой там, где ломали замок, картинки на стенах.

      По выбору ли профкома, видавшей ли виды хозяйки гостиницы, которая мне представилась непременно с самыми красными, какие только можно достать, губами и жёлто-белой, в метр высотой, ложной причёской; по выбору ли сумасшедшей коридорной старухи, рисующей по ночам собственные кошмары: мужик, подпоясанный бельевой верёвкой, тащит из снежного леса полудохлого дракона (старая чёрно-белая фотография), осенние берёзки Левитана на кнопках (вырезка из «Огонька), красный квадрат (мазилка местного гения), и под стеклом – фантазия цветными камешками – крокодил в лисьей шкуре сидит верхом на вздыбленной лошади и смотрит из-под рукавицы вдаль. Судя по звукам – брякнувшиеся на пол ложки, звонкая ругань посудомоек, шарки метлы по асфальту, цок копыт за окнами, шёпот «Груша приехала…», – вокруг шла жизнь, но она тебя (читай – меня) ещё не касается.

      Читай – не касалась. Как говорил мой друг, все беды человека происходят потому, что он иногда выходит из своей комнаты. Последний год Саша Титов старался совсем не выходить из дома, а когда его забрали в больницу, умер. Я потом расскажу.

      В тумбочке я нашёл путеводитель по Überstadt’у: «…Гостю нашего утопающего в буйной зелени садов и парков