Четыре тетради (сборник). Константин Крикунов

Мальчики

      Тучи над серой рекой улетают за край земли.

      Бабы в оранжевых куртках носят сырые листья, и на том берегу стоят дымы.

      – Слабо дойти до того места, куда камень долетит?

      – Нарисуй голубку.

      – А ты нарисуй квадрат.

      – Земля, она круглая, но лучше отойди от края, – сказал первый.

      – Для меня время ничего не значит, – ответил второй.

      – А для меня время – это действие.

      – А я за никого и против всех.

      По краю обрыва прошла старуха с красными глазами. За ней прошла птица, подволакивая клюв.

      – Река, – сказал первый. – А что дальше?

      – Залив.

      – А дальше?

      – Дальше море.

      – А дальше? Дальше океан?

      Второй бросил с обрыва сухую траву, но она не долетела, уцепившись за край земли.

      – Качалась рыбка, вода впадала в море.

      – На берегу утёса зыбкого качалась рыбка, – ответил второй.

      – А в реке воронки есть? – спросил первый.

      – Воронки или водовороты?

      – Ну, водовороты.

      – Водовороты есть.

      – А затонувшие корабли? Золото? Водолазы?

      – Не падай, – ответил второй, – а то сам водолазом станешь.

      – Не бойся, не упаду.

      – Самое хорошее в моей жизни, это когда отец начал ходить, – сказал кто-то.

      – А где он сейчас?

      – Там, – ответил второй.

      Но было непонятно, куда он смотрит: на тучи, на лес или туда, где река утекает за край земли.

      – Как там?

      – Яблоки висят, четыре. Раньше было двенадцать или семь. И ветер дует. Но не так, чтобы… А просто по верхушкам деревьев.

      – Ты видел инопланетян? – спросил первый.

      – Да, – ответил второй.

      – Где?

      – В троллейбусе.

      – Как они выглядели?

      – Как люди. Но их движения были слишком гармоничны.

      – Лучше убежать, чем убить, – сказал второй.

      – Я видел голубя, к его лапе прицепился воздушный шарик на нитке, так и ходил.

      – Не летал?

      – Не летал.

      – Кра-кра! – сказала ворона.

      Присела рядом, удивляясь, что никто не отвечает, повторила:

      – Кра! – кра!!

      Пауза.

      – Кра?

      И совсем уж отчаянно, каждый раз прибавляя по восклицательному знаку, так:

      – Кра! – кра!! – кра!!! – кра!!!!

      – Кошка, – сказал первый. – Кошачьи нежности… Кусачьи нежности… Кусачьи нежности кошачьи. Кошачьи нежности кусачьи.

      – Меня проглючило. Меня улыбает. Меня убежало, – ответил второй.

      – Какое сегодня число? Ты знаешь, что якуты на спор едят, кто больше съест живой рыбы? И потом она у них в желудке шевелится.

      – Ха! – ответил второй. – Пишут, что в Германии один программист съел другого программиста.

      Мышь бежит по песку? – нет, тень чайки.

      За ней, догоняя тень, над песком летит чайка.

      Низкое солнце светит в хвост.

      – Любовь, – сказал первый. – Трение слизистых оболочек. Просто сахар и протеин. Сахар и протеин.

      – Тоска и бешенство! – ответил второй мальчик. – Бешенство и тоска!

      – Это не про любовь, это писал Пушкин про Пушкинские Горы. Пушкин – Вяземскому.

      «Если ты меня любишь, застрелись, – сказала бабка. Дед взял ружьё и застрелился».

      – Ну и дурак, – сказал второй. – Я бы выстрелил себе в ногу.

      Быть с другой! Иметь дело хотя бы с суррогатом тебя, с телом, в котором можно вспомнить тебя!

      Кому сказать утром: радость! Негоже человеку быть одинокому.

      Соединение с чужой женщиной. Будто входишь в разрыв между временем и временем. Настоящее и длится, и решаешь, что…

      – Что такое стихи? – ответил второй. – Игра гласных и согласных. Никакого отношения к жизни они не имеют. Ты можешь выдумать сколько угодно слов, но никогда не скажешь такое, которое может сказать баба, вытаскивающая из колодца ведро воды.

      – У нас на чердаке жили летучие мыши. Я верил, что мыши ночами вцепляются когтями в белую простыню и больше не могут отцепиться. Я распяливал её на ветках шелковицы. Я верил, что на крыше дома лежит листок с законами творчества. Из-за судороги или восторга… Когда я залез на крышу, там были очень красивые деревья, но листка с законами не было. Потому что их нет. И простыня наутро оставалась белой.

      Ночь