Красная гиена. Вероника Льяка

подобрала котят и кучей вновь сунула мне. Я обхватил их покрепче.

      – Шагай. – Фелиситас толкнула меня в спину. – Это ведь ты давал ей молоко? Вот почему она осталась и родила здесь, по твоей вине пришлось их утопить.

      Я словно прилип к серой бетонной дорожке, не в силах сдвинуться с места, трясясь и плача. Мать снова толкнула. Я пошел. Осколки разбитой бутылки хрустели под босыми ступнями, но я не чувствовал боли. Холодная вода, пропитавшая футболку и трусы, смешалась с горячей мочой, которая текла по ногам.

      Мне удалось насчитать пятерых котят, быстро, с одного взгляда, не то что в школе, где я иногда считал на пальцах. Мы подошли к картонной коробке, Фелиситас выхватила трупики и бросила внутрь, закрыла и приказала нести на пустырь, где мы оставили их посреди кучи мусора. Из-за слез я едва видел дорогу и пару раз споткнулся, не упав лишь потому, что мать мертвой хваткой держала мою футболку.

      – Не люблю животных, – заявила она на обратном пути, волоча меня за шиворот. – Ступай на занятия.

      Я поднялся по лестнице, ощущая в руках фантомную тяжесть кошек. Заперевшись в ванной комнате, включил воду над лоханью, разделся и начал намыливаться, чтобы смыть прилипший запах. Даже сегодня, когда вспоминаю об этом, мне чудится, что от меня воняет мертвой кошкой.

      Два года спустя я все еще слышал кошачье мяуканье по ночам, как будто оно застряло в лабиринте моих слуховых проходов, не имея возможности вырваться на волю. Я прятал голову под подушкой, чтобы не видеть призрака кошки с мокрой шерстью и пустым взглядом.

      – Меня преследует мяуканье, – сообщил я Хулиану в надежде, что смогу выкинуть эту мысль из головы, отпустить ее. Я никогда не рассказывал брату ни о кошке, ни о котятах, считая, что он не поймет.

      – Я тоже их слышу, – медленно ответил он недавно обретенным голосом – событие, глубоко взволновавшее Исабель и едва ли заинтересовавшее родителей. Хулиан заговорил благодаря настойчивости Исабель, которая в течение дня выполняла роль суррогатной матери, а вечером возвращалась домой, к своему сыну Хесусу.

      – Слышишь? Значит, ты видел, как мама утопила кошку с котятами?

      Хулиан помотал головой и сделал знак руками. До того как он начал говорить, мы общались на языке жестов. Заткнись, без слов сказал он, слушай.

      Действительно, откуда-то доносилось мяуканье.

      Я стоял неподвижно, затаив дыхание, с таким усилием вслушиваясь каждой клеточкой тела, что мог различить в тишине биение наших с Хулианом сердец.

      – Чем вы тут занимаетесь? – В комнату вошла Исабель, как всегда по утрам. – Почему до сих пор в пижамах? Опоздаете в школу. Что-то случилось?

      Мы оба подпрыгнули от неожиданности.

      – Ничего, – с поразительным спокойствием ответил Хулиан, а я встал с пола и покачал головой, не представляя, как объяснить Исабель, что мы делаем.

      Хулиан обладал иным складом ума, он никому не доверял, в школе проводил весь день в одиночестве, никогда не играл с другими детьми. Во дворе на перемене он убивал муравьев, пауков и всех насекомых, какие ему