Пятьдесят восемь лет в Третьяковской галерее. Николай Мудрогель

картин. Теперь он мог покупать и большие картины, потому что весь обширный дом был в его полном распоряжении.

      Сам Павел Михайлович тогда был еще молодым человеком и только что начал собирать картины. В 1856 году им была приобретена первая картина художника Шильдера[4] «Искушение», и этот год считается теперь годом основания Третьяковской галереи. Картин у него еще было мало. До этого Павел Михайлович собирал только рисунки, акварели, гравюры[5] и хранил их в шкафах и столах своей комнаты, спасая их от выгорания. С покупкой же картин нужно было подбирать рамы, устраивать штанги. Картины требовали развески и ухода. И мой отец мало-помалу становится первым ответственным работником галереи.

      Помнить себя я начал рано, с трех-четырех лет. Мне вспоминается большой двор перед домом: двор выстлан камнем, отгорожен решетчатым забором от улицы и от сада. На дворе и в саду всегда тихо, просторно, красиво. Какие-то люди проходят по двору в дом – в ту дверь, где висела маленькая вывесочка: «Контора». Изредка отворяются парадные двери – они помещались на том месте, где теперь главный вход в галерею. Из дома выходили нарядные люди, кучер подавал им коляску, запряженную парой лошадей.

      По утрам во двор въезжали ломовые извозчики, привозили кипы льняных товаров, сгружали их в амбары, расположенные в углу двора. Эти товары доставлялись из Костромы, где у Третьяковых была большая мануфактурная фабрика. Товары из амбара развозились по магазинам Москвы.

      Этот район – Замоскворецкий, – где находился дом Третьяковых, был купеческий, – галерея была окружена небольшими купеческими особняками с такими же прекрасными садами, как и у нас. И жизнь была тогда в Замоскворечье особая, не похожая на столичную. Я еще застал и хорошо помню вблизи галереи на Болотной площади базары, где торговали зерном. На эти базары съезжались не только из окрестностей Москвы, но и из дальних мест. Приезжали на волах с Украины и жили в течение нескольких дней на самом базаре с волами, которых тут же пасли по берегу водоотводного канала. Совсем было похоже на провинцию. Мой отец любил ходить на эти базары, искать своих сородичей с Украины, и часто брал меня с собой. Вечером, когда отец кончал работу, за чайком он рассказывал моей матери, что делалось в доме

      Третьяковых, что сказал, что сделал Павел Михайлович. Самого Павла Михайловича называли строгим, «неулыбой», потому что он никогда не только не смеялся, но даже не улыбался.

      Он никогда не пил вина, не водил компании с теми, кто не прочь был выпить, и особенно не любил, если пили его служащие. Если замечал, что кто-нибудь из служащих имеет слабость к алкоголю, он сейчас призывал его к себе в кабинет и предупреждал: «Если я еще раз замечу вас пьяным, я вас уволю».

      И иногда, действительно, увольнял.

      Зато к тем, кто хорошо работал, Третьяков относился с полным доброжелательством. Щедро помогал, когда случалась в семье беда. Моего отца он, по-видимому, ценил высоко, потому что всецело доверил ему свое «самое дорогое», как он иногда называл картины.

      Семья

4

Шильдер Николай Густавович (1828–1898), художник жанрист. Учился в Академии художеств (1853–1861).

С 1861 г. – академик. Его картина «Искушение», находящаяся в собрании галереи, была первой картиной русского художника, приобретенной П.М. Третьяковым. П.М. Третьяков датировал ее 1856 г., который и признан датой основания галереи.

Некоторое расхождение в датировке картины у П.М. Третьякова и художника объясняется тем, что П.М. Третьяков считает картину приобретенной с момента заказа, а сам Шильдер датировал ее временем покупки, то есть 1858 г.

5

В записях сохранившейся карманной книжки П.М. Третьякова за 1853 г. значится покупка картин (от двух до восьми рублей за штуку) на рынке у Сухаревой башни. Однако по приводимым ценам ясно, что под картинами подразумевались гравюры, эстампы, литографии и т. д. Первые записи о покупке картин и рам к ним относятся к 1854 г. Это были картины иностранных художников, из которых семь (голландской школы) при жизни П.М. Третьякова висели в его личных комнатах.