Антоновские яблоки. Жизнь Арсеньева. Иван Бунин

Антоныч стал совсем затворником. Он втянулся в одиночество, в свое скупое хозяйство, и говорили, что во всей округе нет человека более жадного и угрюмого. А сегодня он был особенно угрюм.

      Морозило, и за снежными полями, на западе, тускло просвечивая сквозь тучи, желтела заря.

      – Погоняй, потрогивай, Егор, – сказал Павел Антоныч отрывисто.

      Егор задергал вожжами.

      Он потерял кнут и искоса оглядывался.

      Чувствуя себя неловко, он сказал:

      – Чтой-то Бог даст нам на весну в саду: прививочки, кажись, все целы, ни одного, почитай, морозом не тронуло.

      – Тронуло, да не морозом, – отрывисто сказал Павел Антоныч и шевельнул бровями.

      – А как же?

      – Объедены.

      – Зайцы-то? Правда, провалиться им, объели кое-где.

      – Не зайцы объели.

      Егор робко оглянулся:

      – А кто ж?

      – Я объел.

      Егор поглядел на барина в недоумении.

      – Я объел, – повторил Павел Антоныч. – Кабы я тебе, дураку, приказал их как следует закутать и замазать, так были бы целы… Значит, я объел.

      Егор растянул губы в неловкую улыбку.

      – Чего оскаляешься-то? Погоняй!

      Егор, роясь в передке, в соломе, пробормотал:

      – Кнут-то, кажись, соскочил, а кнутовище…

      – А кнутовище? – строго и быстро спросил Павел Антоныч.

      – Переломился…

      И Егор, весь красный, достал надвое переломленное кнутовище. Павел Антоныч взял две палочки, посмотрел и сунул их Егору.

      – Нá тебе два, дай мне один. А кнут – он, брат, ременный – вернись, найди.

      – Да он, может… около городу.

      – Тем лучше. В городе купишь… Ступай. Придешь пешком. Один доеду.

      Егор хорошо знал Павла Антоныча. Он слез с передка и пошел назад по дороге.

      А Танька, благодаря этому, ночевала в господском доме.

      Да, в кабинете Павла Антоныча был придвинут к лежанке стол, и на нем тихо звенел самовар. На лежанке сидела Танька, около нее Павел Антоныч. Оба пили чай с молоком.

      Танька запотела, глазки у нее блестели ясными звездочками, шелковистые беленькие ее волосики были причесаны на косой ряд, и она походила на мальчика. Сидя прямо, она пила чай отрывистыми глотками и сильно дула в блюдечко. Павел Антоныч ел крендели, и Танька тайком наблюдала, как у него двигаются низкие серые брови, шевелятся пожелтевшие от табаку усы и смешно, до самого виска ходят челюсти.

      Будь с Павлом Антонычем работник, этого бы не случилось. Но Павел Антоныч ехал по деревне один. На горе катались мальчишки. Танька стояла в сторонке и, засунув в рот посиневшую руку, грела ее. Павел Антоныч остановился.

      – Ты чья? – спросил он.

      – Корнеева, – ответила Танька, повернулась и бросилась бежать.

      – Постой, постой, – закричал Павел Антоныч, – я отца видел, гостинчика привез от него.

      Танька остановилась.

      Ласковой