Новые записки следователя. Лев Шейнин

омрачён…

      – Можете не продолжать, – улыбнулся Музыкант. – Суду всё ясно. Что шарахнули у глубоко мною уважаемого сенатора и лидера радикал-социалистов?

      – У него украли брегет.

      – Крайне неинтеллигентно! – с чувством произнёс Музыкант. – Скажу больше: типичное хамство!.. Скорблю за честь города… Но, насколько я понимаю в медицине, вы меня вызвали не для выражения сочувствия… Что должен сделать Музыкант для укрепления франко-советской дружбы?

      – Помочь обнаружить этот брегет, – улыбнулся Васильев.

      – А что я буду за это иметь?

      – Ровным счётом ничего.

      – Ценю откровенность. Но, сидя в тюрьме, даже Музыкант бессилен вам помочь…

      – Конечно. Я хорошо это понимаю…

      Тут Храпов с интересом взглянул на Васильева. Следователь спокойно улыбался.

      Храпов отёр платком почему-то вспотевший лоб, потом снова поглядел на Васильева. Но тот продолжал загадочно молчать.

      – Мы долго будем играть в молчанку? – не выдержал Храпов. – Если вы намерены ограничиться информацией о происшествии с брегетом, то, может быть, мне лучше пойти спать? Хотя трудно заснуть, узнав о таком скандальном факте…

      – Я не намерен ограничиться информацией…

      – Слушаю. Я весь – внимание!

      – Если вы дадите мне честное слово, что не попытаетесь скрыться от следствия и суда, Николай Храпов, я готов освободить вас на несколько дней, чтобы разыскать украденный брегет. Ясно?

      – Как шоколад. На сколько дней?

      – Максимум на трое суток. Устраивает?

      – Постараюсь уложиться. Хотя срок жестковат.

      – Я могу вам верить, Храпов?

      – Ни в коем случае! Но если я дам честное слово, смело можете за меня поручиться…

      – Я так и думал.

      Храпов встал, задумался, потом торжественно произнёс:

      – Так вот, Музыкант даёт честное слово! Я не могу поручиться, что найду этот брегет, но приложу все силы, чтобы оправдать ваше доверие…

      – Не сомневаюсь.

      – Дать подписку о возвращении в тюрьму через трое суток?

      – Никаких подписок! Мне достаточно вашего честного слова…

      Через полчаса Музыкант вышел из ворот тюрьмы и вскочил на подножку проходившего трамвая.

      А Васильев вызвал Милохина.

      В отличие от Музыканта Милохин, он же «Плевако», был неповоротлив, флегматичен, толст и ленив. Его круглое, пухлое лицо с тупым коротким носом и маленькими, как у медвежонка, глазками выражало, несмотря на здоровый румянец, крайнее разочарование в жизни, а оттопыренные полные губы подчёркивали презрение к человечеству. Буйная шапка волос и глубокая ямочка на подбородке отличали его внешность.

      Васильев знал, что эти настроения овладели «Плевако» после того, как он был взят с поличным в квартире, которую собирался обокрасть. При этом не самый факт ареста так повлиял на характер «Плевако» – это было ему привычно и никогда раньше не приводило