На каждом шагу констебли. Найо Марш

внимательно оглядела ее. Сидящая перед ней фигура была скорее нелепа, чем смешна. Все нескладно. Казалось, кто-то бросил в нее унылый свитер, бордовый костюм, а чуть повыше вязаную жокейскую шапочку, а они так и прилипли. У нее была странная манера выставлять зубы, растягивая рот, отчего казалось, что она то и дело усмехается. Вцепившиеся в ручку пальцы были искривлены артритом.

      – Мое имя, – представилась она, – Хейзл Рикерби-Каррик. Приходская старая дева. А вас как зовут?

      – Аллейн.

      – Миссис?

      – Да. – И, минуту помедлив, добавила, поскольку этого, очевидно, от нее ждали: – Агата.

      – Странно, – недовольно сказала мисс Рикерби-Каррик. – А я решила, что вы К. Дж. З. Андропулос, каюта 7.

      – Каюта действительно была заказана кем-то по фамилии Андропулос, но в последнюю минуту заказ отменили. Это произошло только сегодня утром. Я тут случайно оказалась… по делу, увидела объявление и почему-то вдруг решила взять билет, – сказала Трой.

      – Вот оно что? Занятно. – Они помолчали. – Стало быть, едем вместе? В странствие по реке, – заключила мисс Рикерби-Каррик цитатой из брошюрки.

      – Вы едете на «Зодиаке»? Да, мы будем вместе, – сказала Трой, надеясь, что ее слова звучат достаточно дружелюбно.

      Мисс Рикерби-Каррик прищурила глаза, выставила зубы и заметила, что им, наверное, предстоит весьма приятный вояж. Некоторое время она разглядывала Трой, а потом снова начала писать.

      По булыжной мостовой подъехала блестящая машина и остановилась чуть поодаль. Из машины вышел шофер в форменной одежде; подойдя к причалу, он надменно осмотрелся, вернулся, что-то сказал в заднее окошко невидимому пассажиру и снова уселся за руль.

      «Я прихожу в ужас, – писала в тетради мисс Рикерби-Каррик, – когда задумываюсь о мотивах, побуждающих меня действовать. Вот пример. В моем кругу (конечно, весьма узком) меня считают очень милой и доброй особой, которая всегда готова всем помочь. Мне это очень нравится. Люди приходят ко мне с горем. Бросаются мне на шею и плачут. И я так довольна! Я на редкость хорошо умею быть хорошей. Уверена, что они рассказывают друг другу, какая я хорошая. «Хей Рикерби-Каррик, – говорят они, – такая хорошая». И я вправду такая. Я делаю все, чтобы поддержать свою репутацию. Я иду на жертвы, самоотверженно веду себя в автобусах, стоймя стою в метро и уступаю место в очередях. Я навещаю престарелых, утешаю обремененных горем, и если им это не нравится, это уж их печаль. Сама поражаюсь, до чего я хорошая. О горе, горе, горе мне».

      На раскрытую страницу упали две капли. Мисс Рикерби-Каррик громко шмыгнула носом.

      «И вот так целых пять дней? – ужаснулась про себя Трой. – Она, наверно, ненормальная. Господи, да у нее насморк».

      – Простите, – сказала мисс Рикерби-Каррик, – у бедя дебольшой дасборк. – Слегка приоткрыв рот, она издала какой-то хлюпающий звук.

      Трой попыталась вспомнить, нет ли дневного поезда в Лондон.

      – Вас, вероятно, интересует, – сдавленным голосом произнесла мисс Рикерби-Каррик, – почему это я сижу на чемодане и пишу?