Одиссея капитана Балка. Ставка больше, чем мир. Александр Чернов

Столыпин, видные земцы Дмитрий Николаевич Шипов, Федор Измайлович Родичев, Михаил Александрович Стахович и Павел Иванович Новогородцев, ученые Дмитрий Иванович Менделеев и Владимир Владимирович Вернадский, издатели Суворин, Сытин и публицист Шарапов. Также были приглашены недавно попросивший отставки с должности начальника корпуса жандармов Виктор Вильгельмович фон Валь и вышеупомянутый чиновник аппарата МВД Владимир Иосифович Гурко.

      В краткой преамбуле император будничным, спокойным тоном завил собравшимся, что его слова о модернизации политической системы страны после окончания войны, сказанные в Кронштадте рабочим Морзавода, были не репликой на злобу дня, а вполне твердым решением, чтобы об этом ни судачили на раутах и в салонах. После заключения мира будет введено законосовещательное всесословное народное представительство при вполне разумном избирательном цензе, а затем будет дарована народу Конституция, что гарантирует всеобщее равенство перед законом…

      Немая сцена. «Ревизор» Гоголя отдыхает.

      …Но! Ни о каком «ответственном министерстве» никому инсинуаций строить не следует, тем более прессе. Время для таких решений пока не пришло, для начала нужно победить трех главных народных врагов – голод, безграмотность и бескультурье. Бытовое и нравственное. К «прискорбным проявлениям» последнего царь отнес и «потуги вполне патриотичных, интеллигентных и образованных людей раскачивать государственный корабль, прокладывающий свой путь в штормовом военном море».

      Но не успели еще господа-земцы оценить камушек, прилетевший в их огород, как Николай подсластил пилюлю, обратившись непосредственно к Долгорукову со словами благодарности за «зимнее решение известной группы уважаемых земцев, постановивших на время войны воздержаться от политических демаршей». Выслушав ответные восторги и охи-ахи: а земским либералам действительно было чему радоваться, ведь обещанные Конституцию и Парламент, пускай сперва и не законотворческий, они, естественно, считали своей победой, и выдержав мрачные взгляды Плеве и Валя, Николай приступил к главному:

      – Не стоит удивляться, господа. Война многое заставила переосмыслить. В том числе и избавиться от некоторых «бессмысленных мечтаний»[12]… – сделав небольшую паузу, царь убедился, что земцы юмор оценили. – И сегодня приходит время решений, которые еще вчера казались не столь срочными, не столь животрепещущими. Я собрал вас сегодня, для того, чтобы мы могли вместе приступить к разрешению безотлагательного на сегодняшний день вопроса. Самого важного для страны, пожалуй. Нет, речь у нас пойдет не о военных или финансовых делах. Не о промышленных проектах и даже не об общей внутренней стабильности, которой, как представляется ныне, трудно достичь без посильного участия наших земских органов в деле внутреннего управления государством. Речь пойдет о том, что поможет нам в возможно короткий срок ослабить гнет тех самых, уже упомянутых мною, трех главных

12

 После смерти Александра III в земских кругах некоторое время носились слухи о либеральности нового государя. В первые два месяца царствования почти все земские собрания посылали Николаю адреса, в которых говорилось о необходимости реформ, выражались пожелания о привлечении земских деятелей к участию в государственном управлении. Эти выступления возбудили сильную тревогу в правительственных кругах и дворцовой камарилье. 17 января 1895 года 26-летний Николай II принял в Аничковом дворце депутацию дворянств, земств и городов. Как сообщает «Правительственный Вестник», приветствуя собравшихся и выйдя на середину зала, он произнес следующие слова: «Рад видеть представителей всех сословий, съехавшихся для заявления верноподданнических чувств. Я верю искренности этих чувств, искони присущих каждому русскому. Но мне известно, что в последнее время слышались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлекшихся бессмысленными мечтаниями об участии представителей земства в делах внутреннего управления. Пусть же все знают, что я, посвящая все свои силы благу народному, буду охранять начала самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его мой незабвенный, покойный родитель».

Речь Николай читал по записке, вложенной в шапку-кубанку, которую держал в руках. От волнения он вместо «несбыточными мечтаниями», как и было в тексте речи, подготовленном, скорее всего, не без участия К. П. Победоносцева, прочел «бессмысленными мечтаниями», чем жестоко оскорбил земцев.