Люся, которая всех бесила. Тата Алатова

цеха. С-с-сказал, ш-ш-што от такой работы наш-ш-ша кож-ж-жа вот-вот облезет. Мы с-с-сказали, ш-ш-што плевать, нави долго не ж-ж-живут.

      – Лет десять, да? – отозвалась Люся. – Достаточно долго.

      – Тогда он предлож-ж-жил нам денег.

      – Зачем вам вообще деньги?

      – У нас-с-с ос-с-сталис-с с-с-семьи.

      Много ли они думали о своих семьях, когда травились и вешались? Люди и нелюди – все одинаково с прибабахом. Любопытно, что бездушные нави заботились о живых родственниках, а вполне одушевленные тупые тетки отказывались от младенцев в роддоме. Иногда Люся ненавидела всех без разбору.

      – Сколько вам платили?

      Навь ответила.

      Получалось довольно щедро. Уж точно выгоднее, чем в химическом цехе.

      – И что случилось?

      – Мы с-с-стали пропадать.

      Возможно, прямо сейчас Люсе захотелось вернуться в свою постель и больше ничего не знать. Но это не точно. Сглотнув, она подумала, какой резонанс вызовет эта история, и дышать стало легче.

      – Что значит – пропадать?

      – С-с-сначала пропала Галя. Прос-с-сто ис-сщ-щезла без с-с-следа. Ее вещ-щ-щи были на мес-с-сте. Мы подумали, прос-с-сто с-с-сбеж-ж-жала. Потом пропал Ваня. И мы наш-ш-шли перья в мус-с-соре.

      – Клиентам позволялось убивать навей?

      – Некоторые любили играть с-с-с ос-с-синой. Причщ-щ-щинять боль. Мож-ж-жет, теряли тормоза. Мы с-с-самоубийц-с-сы. Но мы не х-х-хотим умирать.

      – Логично, – хмыкнула Люся, больше ничему не удивляясь. – Можешь назвать имена клиентов?

      – Нес-с-сколько.

      И навь перечислила парочку неизвестных имен и одного владельца бетонного завода. Прелесть какая. Сколько денег ни имей – все равно мало. Надо чуть больше развлечений.

      – Что случилось потом?

      – Мы х-х-хотели уйти. Не дали.

      – И вы устроили пожар?

      – Обычщ-щ-щно мы выс-с-ступали на закрытых вечщ-щ-щеринках. Клуб в такие дни закрывалс-с-ся под ос-с-собых клиентов. Но с-с-сегодня – открытая ночщ-щ. Много людей. Реш-ш-шили подж-ж-жечь, да. Удрать в с-с-суматох-х-хе.

      – Получилось?

      – Не знаю. У меня – да. Других-х-х я потеряла.

      – Не хочешь пойти в полицию?

      – Неа. У навей нет граж-ж-жданс-с-ских прав. Мы не мож-ж-жем быть потерпевш-ш-шими.

      – И что собираешься делать дальше?

      – Прос-с-сто быть. У моей с-с-семьи в С-с-сиреневке домик. Люди не отличщ-щ-щают одну навь от другой.

      Остаток дороги Люся продолжала задавать вопросы – навь не отличалась особой разговорчивостью, возможно, потому, что обычно никто и не хотел с ней разговаривать.

      Высадив ее возле Сиреневки и развернувшись, Люся открыла все окна и с наслаждением втянула носом морозный воздух. В салоне пахло подвалом. Потом остановилась на обочине и скинула аудиозапись Зорину. Вылезла из машины, прошлась туда-сюда, досадуя на то, что забыла трость. Позвонила ворчливому бояну.

      – Что? – недовольно спросил Зорин, и не думая здороваться.

      – Олежка, у нас супер-пупер-бомбический материал.

      – Я догадался, – вздохнул Зорин, – четыре утра.

      – Ты же любишь рано вставать! Я